— Свидетельства?.. Клевета!.. — попытался возмутиться Танев.
— Перевернув все в комнате Медарова и не найдя искомого, вы занялись им самим. Отъехали на машине недалеко от дома Илиева. Свернули налево, на безлюдную улицу. Улица Крайняя — вы заранее выбрали ее — довольно удобное место для вашего предприятия: сбоку пустыри, глухие стены складов. Вы бросили тело на тротуаре. Пусть думают, будто Медаров, перепив, умер от сердечного приступа. Вернулись назад и спрятали провода, открутили выключатель, взяли бутылку с мастикой и помчались в Банкя — хотели проверить, что Медаров прятал в сундучке.
Танев молчал. Желая усилить напряженность ситуации, я достал пачку сигарет, долго выбирал подходящую и долго раскуривал ее.
— В этой второй части спектакля вы снова допускаете ошибки; ликвидируя одни следы, вы оставляете другие. Когда выйдете на площадку, увидите, что, откручивая и снова привинчивая выключатель, вы в нескольких местах оставили на стене царапины. Но эта глупость бледнеет перед другой. Не найдя ничего в сундучке, вы решили, что Медаров действительно передал записную книжку Андрееву. И не ошиблись. Прежде чем перейти к действиям, вы посетили Илиева, чтобы на всякий случай выяснить, не вызвала ли смерть Медарова каких-либо нежелательных для вас толков у органов власти. Кстати, ваш сиреневый одеколон просто ужасен. Я побывал у Илиева вскоре после вас и чуть не задохнулся. И здесь, среди этого хлама, тоже воняет им… Если бы перед встречей с Медаровым вы догадались разлить два флакона этого одеколона, он, наверное, умер бы и без электрического тока. Но что было, то было. Итак, после посещения Илиева вы уверились, что ваше преступление осталось нераскрытым, и сразу же приступили к осуществлению запроектированной глупости, сделали обыск в квартире Андреева, предварительно выманив хозяина из дому. В своей мании непогрешимости вы не допускали, что кто-то может связать «несчастный случай» с Медаровым с «кражей» у Андреева. Зная скрытность Медарова, вы были убеждены, что Андреев не подозревает, какое значение имела для вас вещь, оставленная ему на сохранение. Так что, дескать, если постараться, этот обыск у Андреева воспримут как обыкновенную кражу. На ваше несчастье, и Андреев и милиция знали, кого интересует записная книжка в коричневой обложке. И наконец, если человек что-то инсценирует, он должен иметь по крайней мере элементарное представление о настоящей краже, если хочет, чтобы инсценировке поверили. Правда, вы крали всю жизнь, но то были кражи другого порядка. Мелкие воры, Танев, не замешаны в том, в чем замешаны вы…
— Фантазируете, — бормочет Танев. — У вас нет доказательств.
— Вы, я вижу, совсем потеряли рассудок, — заметил я небрежно. — В том, что я вам рассказал, доказательств втрое больше, чем требуется.
— Будь у вас доказательства, вы не вели бы со мной этого разговора. Все это для того, чтобы я проговорился.
— Да в чем вы можете проговориться! Все, что вы могли бы рассказать, мне известно.
— Я прекрасно знаю, — проговорил Танев, — чего вы ждете, — и улыбнулся.
— Нет, не знаете. Поскольку всю жизнь вы только и думали, что о золоте, то вы сейчас вообразили, будто я сижу здесь, чтобы узнать, где спрятаны деньги… Деньги найдут и без вас, они в этой истории не самое главное.
— Не убеждайте меня, будто вас больше всего беспокоит смерть Медарова, которого вы еще вчера держали в тюрьме, — сказал Танев. — Если хотите говорить со мной по-деловому, говорите прямо: я тоже деловой человек. Скажите, чего вы хотите и что можете предложить за то, что хотите. Мы договоримся. Не стоит убеждать меня, что вы сожалеете о судьбе Медарова…
Я поднял пистолет, потом снова положил его на колени и тихо проговорил:
— И на сей раз ошиблись, Танев. За обиду вас стоило бы треснуть этой железякой по голове, но вы не в состоянии обидеть меня. Что касается Медарова, то я действительно гроша ломаного за него не дам. Хотя, если кого-нибудь убивают и даже, если этот «кто-то» похож на вас или на Медарова, моя обязанность — разоблачить убийцу. И если я сейчас разговариваю с вами, то отнюдь не для того, чтобы заставить вас «проговориться», где спрятаны деньги, или склонить к подкупу. Или для того, чтобы наказать вас только за смерть Медарова. Вы забыли о смерти другого человека, в ночь седьмого сентября. Шофера, которого дома ждали молодая жена и маленький ребенок и которого вы убили. Из-за смерти этого человека я напомнил вам все ваши преступления, я хотел заставить вас несколько минут дрожать от страха, постепенно умирать, корчась от мыслей о том, что вас ждет. Это моя скромная месть за другого человека. А под конец могу пропеть одну песенку.
И, переходя на «ты», добавил:
— Песню, о Катюше знаешь?
Матовое лицо Танева позеленело.
— Не знаешь? Ничего, я тебе спою.
И запел чуть хрипло, но, надеюсь, не фальшивя:
Вдруг Танев вскочил, толкнул на меня стол и порывисто открыл дверь. А я спокойно пел:
В дверях стоял милиционер с автоматом. Танев, оглядываясь, точно зверь в западне, посторонился, выхватил что-то из кармана и хотел проглотить, но я в ту же секунду перехватил его руку. И, глядя на него в упор, закончил:
Потом забрал у него маленькую ампулу с прозрачной жидкостью, положил ее себе в карман и сказал:
— Э нет, Танев. Так легко тебе не ускользнуть. Такие, как ты, не имеют права на смерть без формальностей.
И передал его милиционеру.
Теперь я свободен. Конечно, временно. Жаль, что завтра не Новый год.
Сдвинув шляпу на затылок, чтобы всем было ясно, какое у меня настроение, я вышел на улицу. Старый дом неприветливо глядел на меня двумя заколоченными окнами. Я повернулся к нему спиной. Дождь немного утих. С вершины Лозенского холма был виден город. Маленький город нашей юности, увенчанный колокольней Невского,[6] превратился в необозримое море крыш. Там и сям высятся белые параллелепипеды новых высотных зданий. На фасадах домов вырисовываются большие красные пятиконечные звезды. Вдали дымят заводы. Целый мир. Мой город, как говорят некоторые поэты. А почему твой, а, скажем, не мой? Ладно, наш город, чтобы не поссориться.
Я еще раз взглянул на наш город и направился к остановке троллейбуса.
Итак, сегодня свадьба. Прекрасный эпилог для невеселого расследования. Я вижу, как Вера и Андреев стоят перед столом и не особенно внимательно слушают традиционные напутствия, как мигают вспышки фотографа. Все это хорошо, только что здесь делаю я? Мне всегда не хватает времени отпраздновать собственную свадьбу — зато я гость на чужих свадьбах. «Парадоксы жизни», — скажет кто-нибудь.
Мои мысли прервала Мими, которая потянула меня к столу, покрытому красной скатертью. Я совсем было забыл, что я свидетель. Хорошо даже, что так случилось. У меня будет свой небольшой опыт, который не помешает мне, имея в виду событие, ждущее меня на Новый год.
И вот скромная церемония завершилась. Фотограф приглашает присутствующих встать рядом, поближе друг к другу.
— А теперь общий снимок!
Лампа вспыхивает в тот миг, когда я закрываю лицо своей старой верной шляпой. Хватит и того, что я приветственно поднял руку. На фотографии будет недоставать одного лица, но не в этом суть. Подробности излишни. Я действую не от своего имени, а от имени закона. И если вы наблюдательны, вы узнаете меня по шляпе. Такую красивую старомодную шляпу носит только преданный вам Петр Антонов.
