— Оно и видать! — сказал Мельник.
— Конечно, — невозмутимо ответил комиссар. — Я с батальонной разведкой через линию фронта, а ты с буханкой под фуфайкой — через проходную. Да-а, значит, пришел я с фронта — и в ОББ, отдел борьбы с бандитизмом, а ты — за старое. Я — по «малинам» и притонам, а ты — им инструмент надежный, двумя молниями меченный. И в конце — оба мы с тобой в этом кабинете, только я здесь хозяин, а ты — мне ответчик. Вот видишь, как оно все раскрутилось. А ты боялся, что душевного разговора у нас не получится. Вот теперь и объясни нам, как ты на это дело пошел.
Долго сидел Мельник молча, уперев ладонями тяжелую шишкастую голову; и по напряженной широкой спине его я видел, как борются в нем, кипят злость, усталость, гнев, досада, сожаление о невозвратимом, бессилие и необычайная, громадная тоска и жалость о том, что было сделано в целой жизни и теперь бесследно утекает, как вода из пригоршни.
— Ладно, о пустом поговорили, давай по делу теперь, — сказал он.
— Давай, — согласился комиссар.
— Пусть барышня пишет. — Мельник кивнул на стенографистку. — А ты запоминай или там как хочешь. Значит, явился ко мне лет пять назад человек. Стрижка модная — «под ноль»; ясно, с какого курорта. Человек он, видать, немалый — сразу от нескольких моих клиентов привет передал. И не туфту какую-нибудь, а враз я понял — с делом пришел.
— Он вам предложил что-нибудь? — спросил я.
Мельник покачал головой:
— Нет. Привет передал, сказал, что придет еще — поговорим о делах. Про жизнь мою спросил: какие заработки. А какие они сейчас, заработки, — вы ведь всех воров-«законников» переловили, тех, что инструмент мой пользовали. Шантрапа всякая осталась, так что я не по воле, так по нужде со всеми своими делами завязал — нет боле спроса на мой товар. Ну, дал мне этот человек двести рублей…
— За что? — заинтересовался я.
— Ни за что. В виде временного вспомоществования; мол, ждут нас хорошие будущие дела, это вроде аванца. Я и скумекал, что большой корабль ко мне прибыл, коли ни за что ни про что две сотняги дает — под одни разговоры.
— Значит, вы понимали, что этот человек преступник и планирует противозаконное дело? — задал я линейный вопрос.
— Ну ясно, что не фининспектор. Ты же мне из своей зарплаты две сотни за знакомство не подаришь. Да, короче, исчез он после этого почти на год, а когда явился вновь — не узнал его: разнаряжен, как из-за границы. Обустраивался, говорит, дела приводил в ажур. После этого стал регулярно заглядывать — водки, закуски навезет, анекдоты говорит, о том, о сем расспрашивает, а про дела ни гугу. Я его, конечно, не подгоняю — мерин на кучера не нукает. Пока однажды не приехал он без водки, весь сурьезный. «Давай потолкуем про дела», — говорит мне.
— Когда это было? — спросил комиссар.
— В первых числах октября.
— К этому времени вы что-либо знали о нем — кто он, как зовут, где живет, чем занимается? — Мне казалось, что сейчас Мельник говорит правду, и очень хотелось выжать из него информации побольше, пока не передумал.
— Ничего я о нем не узнал и посейчас не знаю. Яков Крест он назвался, а имя это его, кликуха ли — кто знает. У нас ведь тоже отношения, как в кино у шпионов, — за лишние вопросы язык могут отрезать. Да и вообще — чем меньше знаешь, тем спокойнее.
— А что бы ты мог сказать о нем как о человеке? — спросил комиссар. — В «законе» он? Или из приблатненных? Культурный он мужчина или как?
— Не знаю, — пожал плечами Мельник. — Непонятный он человек. Я ведь мазуриков всяких достаточно повидал, а этого понять трудно. Он как мылом весь намазанный: только чуток прижал, глядь, — уже выскочил. И крутой мужик, жестокий. Ему по глотке полоснуть, я думаю, как тебе — сморкнуться.
— Ну-ну, — сказал комиссар. — Так о чем вы серьезно толковать стали?
— «Я, — говорит мне Крест, — считаю тебя человеком обстоятельным, потому не боюсь тебе открыться. Я ведь, — говорит, — не от себя работаю. Есть один человек, большой Хозяин. Ты про него и не спрашивай даже, я скорее под «вышку» пойду, чем назову его. Умнейший человек. Вот предлагает он одно плевое дело, а деньги посулил за него большие». — «Какое дело?» — спрашиваю. «Квартиру открыть». Я ему отвечаю, что сам на кражи не ходил, никогда и не пойду — боюсь. Я не по этому делу. А Крест смеется: «Забудь, Степан Андреевич, всякие уголовные штучки, тут кражей и не пахнет; эти, мол, люди орудуют делами, которые нам и не снились. Тебе надо подобрать ключи, открыть квартиру. Хозяин туда войдет, а тебе и близко подходить нельзя. Хозяин посмотрит в столе какие-то бумаги и уйдет, заперев дверь. Деньги в зубы — и катись!»