Боксеры стояли рядом и ждали команды.
Судья поднял руку, выдержал паузу и на одном дыхании выстрелил:
— Бокс!
Зал провалился в темноту и перестал существовать, Петер Визе видел только ринг. Боксеры сошлись в центре, пожали друг другу руки, и русский сделал шаг назад: он добровольно отдал центр. Бартен, медленно покачиваясь, защищая голову высоко поднятыми руками, двинулся вперед. Русский мягко заскользил вдоль канатов, левую руку он держал необычно низко, да и правой не доставал до подбородка — стойка была открытой и крайне опасной для него. Бартен неторопливо преследовал противника. Петер понял, что сейчас американец сделает шаг в сторону и русский окажется зажатым в угол. Так и произошло. Русский остановился в углу. Бартен, перекрывая выход, финтил, выбирая момент для атаки.
— Обезумел от страха, сейчас с ним будет кончено, — услышал Петер чей-то возглас, отмахнулся и хотел крикнуть: «Подними левую и беги», — но не успел.
Бартен ударил левой, нырнул под руку русского и правым апперкотом хотел кончить атаку, но вздрогнул и застыл на полпути. Русский обошел противника, словно он был манекеном, опустив руки, двинулся к центру ринга, а Бартен все еще стоял лицом к пустому углу, покачиваясь на широко расставленных ногах.
— Судья, счет! — крикнул Петер.
Он не видел удара русского, наверное, и никто не видел, но по поведению Бартена было ясно, что он пропустил сильный удар и находится в состоянии грогги. Русский мог добить его в эти секунды, но стоял в центре ринга и ждал. Судья поднял руку, собираясь открыть счет, но Бартен повернулся и, закрывая перчатками голову, двинулся на русского.
В зале раздались запоздалые аплодисменты, теперь всем стало ясно, что во время атаки американец пропустил удар. Петер смеялся, он вытирал слезы и тонко, старчески хихикал. Он все понял, русский мальчик предвидел нырок американца и коротко встретил его, бить почти не пришлось, мальчишка просто вытянул и напряг руку. Бартен сам шарахнулся о кулак подбородком.
— Русский может выиграть?
Петер повернулся, увидел озабоченное лицо Лемке, снова вытер глаза и рассмеялся.
— Он может выиграть, Петер? — Лемке вцепился старому боксеру в плечо.
Петер хихикнул и повернулся лицом к рингу. Русский продолжал отступать, его левая рука опускалась все ниже и ниже и наконец безвольно повисла вдоль бедра. Боксер был совсем открыт, но Бартен финтил, угрожал и не нападал. Слезы катились по щекам Петера, его трясло от смеха. Американец боялся ударить незащищенного боксера, он понимал, что тот встретит его, что русский быстр, как легковес, и Бартен боялся.
— Петер, русский выиграет?
Старый тренер вытер лицо и, не поворачиваясь к Лемке, ответил:
— Он выиграл, когда родился на свет с такой реакцией.
— Ты знал об этом?
Петер пожал плечами.
— Но ты поставил на русского!
— Случайно, Вальтер, случайно. Я не играю на боксе.
Наконец Бартен решился и ударил левой еще раз, сделал шаг в сторону и ударил правой, казалось, русский не шевельнулся, но удар пришелся в плечо. Русский никак не ответил на полученные удары. На этом и закончился первый раунд.
— Не надо, — сказал Зигмунд, когда Сажин подставил ему табуретку. — Дайте полотенце, — он вытер лицо и шею, взглянул на Сажина, вытер ему лицо, наклонился, быстро поцеловал в висок, бросил полотенце и, не ожидая гонга, вышел в центр ринга.
— Сейчас русский побьет его, — сказал Петер и хлопнул Лемке по коленке. — Запомни, Вальтер. Мы видим великого боксера.
Лемке уже смирился с потерей своей собственной ставки и улыбнулся.
— Ты мог бы шепнуть мне, дружище. Да бог с тобой, — он потрепал Петера по шее. — Может, все к лучшему?
— Смотри! Смотри, Вальтер! — крикнул Петер и встал.
Сидящие сзади тоже встали, и через секунду все зрители круглой арены стояли, хотя бой еще не начался.
Но вот прозвучал гонг и раздался возглас:
— Второй раунд!
Бартен медленно встал и подошел к ожидавшему его противнику.
— Бокс! — крикнул рефери и отскочил.
На мгновение боксеры замерли, потом в перехлесте ударов мелькнули перчатки, раздался глухой стук, потом стон. Никто не мог понять, что произошло. Боксеры стояли вплотную, соприкасаясь перчатками и головами, потом Зигмунд опустил руки, сделал шаг назад, повернулся и пошел в угол. Бартен медленно опустился на колени, уперся в пол руками и с хриплым выдохом упал лицом вниз.
— Браво! — крикнул Петер.
Зигмунд пришел в свой угол, протянул руки, Сажин развязал ему перчатки и заглянул в лицо, но в голубых глазах снова появились шторки, боксер пожал тренеру руку.
— Спасибо, Михаил Петрович.
Он подошел к судье, который ждал, пока утихнет зал, чтобы объявить победителя.
Петер стоял в окружении любителей бокса.
— Дин Бартен надолго запомнит удар русского, — сказал кто-то.
— Бартен? — Петер злорадно усмехнулся. — Такого боксера больше нет. Покойник! — Он махнул рукой и заковылял к выходу.
Публика медленно расходилась. Мальчишки размахивали руками и принимали воинственные позы. Мужчины шествовали, гордо подняв головы и выпятив груди, подавали своим спутницам пальто с таким видом, словно это они только что одержали блестящую победу.
Вытирая полотенцем лицо и глядя под ноги, быстро прошел через фойе Сажин.
Римас посмотрел на газету с фотографией Фишбаха, которую ему протянул Лемке, поднял воротник плаща и сказал:
— Тебе не кажется, что нам кто-то мешает? Кто-то ввязывается в нашу игру?..
* * *— Ты понял? — Роберт уперся указательным пальцем в грудь Шурику и грозно шевельнул усами. — Ты понял, кто такой Зигмунд Калныньш? — он отвернулся, расслабил узел галстука, вздохнул и совсем другим голосом продолжал: — Это не Кудашвили и даже не Александр Бодрашев. Через двадцать лет, малыш, ты будешь рассказывать пионерам, что был в одной команде с Калныньшем, — он оперся подбородком на ладонь и посмотрел на пустой ринг. — Тебе, конечно, никто не поверит. Он станет легендой.
— И все-таки он пижон, — упрямо сказал Шурик и встал. — Пойдем, все ушли.
— Зигмунд еще моется, — Роберт устало поднялся. — Ты хотел мне рассказать, где шлялся вчера ночью.
— Я? Ночью?
— Ты. Ночью.
— Понимаешь, получилось так, — Шурик взял Роберта под руку. — Иду я, значит, по Вене как иностранец…
— Черт побери! — Хайнц смял программку, бросил под ноги. — Шеф уверял, что русский не имеет шансов.
— Однорукий, видно, неплохой тренер, — задумчиво сказал Вольфганг и посмотрел на ринг. — Интересно, где он получил ранение?
— Мне бы твои заботы, — Хайнц подтолкнул брата к выходу. — А что я скажу отцу? Я проиграл тысячу монет.
Римас остановил «ситроен» у маленького кафе.
— Минуту, Вальтер, я куплю сигареты, — он зашел в кафе, молча положил на стойку монету и показал на пачку сигарет, снял телефонную трубку висевшего на стене автомата и быстро набрал номер. Абонент не ответил. Римас взял сигареты и вышел на улицу. Через минуту «ситроен» вновь катился по улицам шумного города.
— Фишбах нам очень нужен в парламенте, — продолжал Лемке, видимо, ранее начатый разговор. — И мы не можем свою политику ставить в зависимость от памяти этого Сажина. Не узнал сегодня — узнает завтра. Ты представляешь, какой скандал поднимется? Австрийцы с их мягкотелым нейтралитетом отдадут парня.
Римас резко повернул руль и обогнал какую-то машину.
— Его нельзя просто застрелить на улице, не те времена. А похищение не удалось.
Римас недовольно хмыкнул.
— Мы не у себя дома, — повторил Лемке. — И ты был прав, Римас, нам кто-то мешает. Когда боксеры выходили из машины Хайнца, мальчишка что-то сказал о телефонном звонке. Хайнц понимает по-русски: кто-то позвонил боксерам, чтобы они встретили Сажина. Важно узнать, кто именно звонил.