— Господа! Мы разберемся, господа. Прошу всех, кто видел происшедшее, поехать в участок.
— Стойте! — Карл подошел к уже пришедшему в себя Вилли. — Господин капитан, — он засучил левый рукав и показал на руке черные цифры. — Номер, фашисты народ аккуратный и нас перенумеровали. — Карл взял безвольную руку Вилли и показал ее полицейскому. — У любого из нас на этом месте номер, господин капитан. А у этого только на куртке. Шкуру жечь побоялся.
Карл поднял с земли нож. Вилли шарахнулся в сторону, но десяток рук в полосатых рукавах схватили его. Карл посмотрел в лицо убийцы, поднял нож и аккуратно срезал номер с его куртки.
На месте происшествия уже стояли машины с красными крестами, проносили носилки. Рядом с одними носилками шел Тони, санитары не пускали его в машину. Тони попытался что-то объяснить, но губы у него дрожали, и он заплакал.
— Отец, наверное, — сказал один санитар другому, и Тони сел в машину рядом с носилками, на которых лежал Петер Визе.
* * *В тихой квартире с солидной тяжелой мебелью тоже находился врач; вместе с ним были и полицейские. Эксперт и следователь осматривали входную дверь, а врач осматривал Римаса и охранника. Эксперт диктовал:
— Замок отжат металлическим стержнем, типа небольшого ломика. На двери имеются характерные следы, свидетельствующие, что ломик вставляли с наружной стороны. Судя по глубине борозды, можно с уверенностью сказать, что преступник обладает недюжинной силой. Есть основания предполагать, что взлом произведен ломиком, обнаруженным на полу прихожей. Пальцевых отпечатков на орудии взлома нет.
Следователь перестал писать и спросил:
— Что вы еще можете добавить, коллега?
Эксперт осматривал дверь и ломик, подумал и ответил:
— Профессионал. В квартире находились люди, но никто ничего не слышал, — он снова посмотрел на дверь. — И очень силен. Очень.
— Безусловно, — согласился следователь, они вошли в гостиную, где около Римаса и охранника суетился врач.
— Доктор, можно вас на пару минут, — позвал следователь.
В квартиру вошел Лемке, увидев полицию и врача, он поежился, но тут же взял себя в руки и, улыбаясь, сказал:
— Здравствуйте, господа. — Он прошел в гостиную, увидел Римаса и испуганно спросил: — Доктор, что с ним?
— Господин Лемке? — спросил следователь.
Лемке закрыл дверь в гостиную и, сдерживаясь, но иногда срываясь, заговорил:
— Да, да! Я господин Лемке! Что с моим приятелем?
— Вашу квартиру…
— Меня не интересует квартира, черт вас побери! — перебил следователя Лемке. — Меня ничего не интересует, кроме здоровья господина, который лежит на диване.
— Опасности для жизни нет, — сказал врач. — Наружные повреждения незначительны — небольшая опухоль на левой стороне челюсти. Но потеря сознания и тошнота… Видимо, был нанесен удар по затылку…
— А второй? — спросил следователь.
Лемке брезгливо поморщился и ушел на кухню.
— Второй получил очень сильный удар чуть ниже правого уха. Удар был нанесен человеком, который стоял за спиной потерпевшего. Ударили невооруженной рукой, но очень сильно. Повреждена ткань и сеть кровеносных сосудов.
Римас лежал на спине и невозмутимо смотрел в потолок. Потом он посмотрел на незадачливого охранника, отвернулся к стене и улыбнулся. Римасу удалось вывернуться. Советский разведчик, со времен войны работающий в абвере, затем в СД, затем «перевербованный» новыми хозяевами, он попал в сложную ситуацию и вышел из нее с честью. А казалось, что положение безвыходное. Расшифровываться перед соотечественниками он не имел права. Вмешиваться в план Лемке прямо и ставить себя под угрозу провала он тоже не мог — слишком много людей годами работали на него, прежде чем он станет асом разведки и «специалистом» по России.
Римас вспомнил Шурика и снова улыбнулся. Долго будет Лемке разбираться, выясняя причины своего провала.
Лемке вынул из холодильника бутылку воды и, расплескивая, налил в стакан. На кухонный стол прыгнул кот. Лемке замахнулся на него, но кот не испугался и сердито фыркнул.
Лемке вынул из кармана зажигалку, поднес к морде кота и щелкнул. Из зажигалки ударило не пламя, а газ, кот завалился на бок и упал со стола на пол.
Гроб стоял во дворе, среди кустов с розами. Старый садовник посмотрел на бледный профиль сына, воткнул садовые ножницы в грядку, вынул из кармана гребешок и причесал покойника так, чтобы прикрыть рану на виске.
Из дома вышел Хайнц, через руку у него был переброшен пиджак, в другой руке он сжимал пачку денег. Подойдя к отцу, он помолчал и наконец с трудом сказал:
— Возьми деньги, отец. Я нашел их в пиджаке Вольфганга.
Садовник не ответил, спрятал гребешок, взглянул на мертвого сына, затем на живого, затем на деньги и неожиданно ударил Хайнца по лицу. Хайнц схватился за щеку и выронил деньги. Банкноты разлетелись, некоторые упали на цветы, а две на тело покойного.
Тыльной стороной ладони садовник смахнул их с тела сына, поднял свои ножницы и пошел по саду.
Сажин вел совместную тренировку один. Он подошел к Тони, который боксировал с тенью, постоял, посмотрел, молча выпрямил голову мальчика и поднял ему левое плечо.
Зигмунд работал на мешке.
Шурик — на пневматической «груше».
Роберт стоял на весах и с ужасом в глазах медленно двигал разновеску. Язычок весов колебался и не хотел занять положенное место, а Роберт не хотел двигать разновеску дальше. Сажин остановился рядом, сдвинул чуть-чуть разновеску.
Дверь спортзала приоткрылась, и буфетчик поманил Сажина.
— Вас спрашивают из посольства. Еще просят вашего легковеса.
Сажин оглядел зал и позвал:
— Шурик, спустись со мной.
На первом этаже у буфета был телефон, трубка лежала рядом. Сажин подошел, взял трубку и прижал ее плечом.
— Слушает Сажин.
— Здравствуйте, Михаил Петрович, — сказал незнакомый голос, — и не задавайте лишних вопросов. Когда кончите говорить со мной, прежде чем передать трубку Шурику, скажите любую фразу, чтобы было понятно, что вы говорили с посольством. Поняли?
— Более или менее.
— В сорок пятом году в Маутхаузене вас допрашивали? Верно?
— Да.
— Во время допроса приехал капитан в форме СД?
— Да.
— Его портрет вы найдете в газетах — фамилия Фишбах. Он был секретным порученцем Гиммлера. Все остальное понятно?
— Да, — Сажин вспомнил портрет в газете, вспомнил лицо, которое казалось ему удивительно знакомым. «Пройдет ли Пауль Фишбах в парламент?»
— Вы единственный, кто может его опознать.
— Спасибо. К сожалению, Николай Николаевич, я не могу сейчас заехать в посольство. Нельзя ли с вами встретиться вечером?
— Молодец, Михаил, передай трубку Шурику.
Римас стоял в телефонной будке и, прижав трубку к уху, слушал голос Шурика.
— Здравствуйте, я вас слушаю.
Римас улыбнулся, повесил трубку, вышел из автомата и уселся за руль своего «ситроена».
* * *Шурик спал, положив ладонь под щеку, сложив губы бантиком и насупив белесые ниточки бровей. В темноте веснушки погасли, и он казался бледным и очень красивым.
Сажин бесшумно прошелся по номеру, положил на телефон подушку, взял лежащую на столе газету и посмотрел на серьезное интеллигентное лицо Пауля Фишбаха. Приглушенно зазвонил телефон. Сажин быстро снял трубку.
— Да? Сейчас спущусь.
В баре гостиницы рядом с Карлом сидел неизвестный Сажину молодой человек. Карл встал навстречу, пожал руку и, кивнув в сторону юноши, сказал:
— Знакомься, Михаил. Это Рихард. При нем ты можешь говорить свободно. Рихард мой друг по работе.
Рихард так стиснул руку Сажину, что он сразу вспомнил рукопожатия новичков, пришедших записываться в секцию бокса.
Сажин долго молчал, нерешительно поглядывая на Карла, и наконец сказал:
— Доказательств в общем-то нет.
Рихард хотел задать вопрос, но Карл жестом остановил его.
— Я знаю человека, который отдал приказ о массовом уничтожении Маутхаузена. Он жив и сейчас в Вене, — сказал Сажин.
— Кто?
— Я скажу, но… — Сажин закурил и поперхнулся дымом. — Нужны свидетели, я один ничего не стою.
— Хорошо, — повторил Карл.
Сажин вынул из кармана газету и положил перед Карлом.
— Господин Фишбах! Я оказался прав! И как тесен и прекрасен мир, господин Фишбах. Но как ты вспомнил? — спросил Карл.
— Скажи, Карл, ты звонил Шурику, просил его встретить меня у посольства? — спросил неожиданно Сажин.
— Я? Твоим ребятам? — удивился Карл.
— Честно?
— Что ты говоришь, Михаил? — Карл рассердился.
Шоссе летело навстречу, вставало, дыбом. Римас, навалившись на руль, укладывал бетон под колеса «ситроена». Лемке прикрыл глаза.
— Кто мог узнать и предупредить боксеров? — после долгой паузы спросил Лемке.
Он открыл глаза и посмотрел на разведчика. Римас, казалось, ни о чем не думал, смотрел бездумно вперед и управлял машиной автоматически.
— Кто напал на тебя?
— Разберешься, — ответил Римас.
— Вряд ли, Римас, — Лемке входил в форму и улыбнулся: — Мне надо брать пример с тебя: спокойствие, главное — спокойствие. В нашей работе нельзя без осечек. Не получилось сегодня, получится завтра. Кроме срыва, ничего не произошло. Верно?
— Это твое дело, — Римас щелкнул зажигалкой и прикурил потухшую сигарету.
— Что ты имеешь в виду? — Лемке улыбнулся, хотя Римас на него не смотрел. — Конечно, дело мое и сорвалось по моей вине. Но я не хотел бы докладывать все подробности.
— Это дело твое, — повторил Римас.
— Но надо договориться, — оживился Лемке. — Уточнить подробности.
— Уточни и дай мне копию своего донесения.
— Хорошо, — ответил Лемке, понимая, что никогда на такой вариант не пойдет.
Он повертел между пальцев зажигалку, щелкнул и не мигая смотрел на пламя.
— Когда-нибудь ты ошибешься, нажмешь не ту кнопку и отравишься, — сказал Римас, продолжая смотреть на дорогу.
Лемке вновь щелкнул зажигалкой и улыбнулся:
— Се ля ви, Римас. Се ля ви.
* * *Над ярко освещенным рингом висели флаги стран — участниц первенства Европы. Флаги разных цветов, разных цветов и костюмы спортсменов. Если не звучит гимн победителя, то зал наполняет спортивное «эсперанто». Язык, который невозможно услышать ни в одной стране, кроме страны спорта. Язык мимики, жеста, спортивного жаргона и улыбки. Мир дружбы и уважения.
В окружении журналистов Роберт чувствовал себя и привычно и неуютно. В тренировочном костюме с белыми буквами «СССР» на груди, он стоял, переминаясь с ноги на ногу, и создавалось впечатление, что он вот-вот побежит.
— Что вы можете сказать о сегодняшнем чемпионате?
— Он прекрасен, как каждый чемпионат.
— Вы старейший участник первенства Европы, кстати, сколько вам лет?..
В залитом солнцем аэропорту, в легковой машине сидел Римас, крутил ручку приемника и неожиданно услышал голос:
— Сто пятьдесят четыре.
— Почему вы так считаете?
— Возраст бойца определяет не год рождения. Количество схваток.
— Что вас больше всего радует?
— Что я защищаю честь Родины.
— Что больше всего утомляет?
— Обязанность побеждать.
— Вы хотели бы проиграть?
— Нет, но я хотел бы иметь это право, — Роберт рассмеялся. — Невозможно все время находиться на ринге.
— Как вы оцениваете своего противника?
— Я уже давно не встречаюсь с дилетантами.
Римас увидел подходившего к машине Лемке, выключил приемник и улыбнулся.
— Я устал, господа, мне надо отдохнуть.
Роберт поднял руки, журналисты рассмеялись, защелкали фотоаппаратами. Роберт тут же опустил руки и занял боевую стойку.
Обняв Шурика за плечи, мимо прошел Сажин. Роберт поспешил за ними в зал.
С другой стороны на ринг поднимались Петер и Тони.
Все четверо были сосредоточенны и серьезны.
Мимо Роберта пробежали двое мальчишек с флагами в руках, один говорил другому:
— Если победит Тони, ты поднимаешь наш флаг, если русский, то этот — красный. Но не раньше, чем зазвучит гимн.
Мальчик повесил оба флага рядом с металлическим тросом, который поднимал флаг победителя.
Судья осматривал брови боксеров и говорил напутственное слово, по радио объявили:
— В финале первенства Европы по боксу в легком весе встречаются Александр Бодрашев — Советский Союз и Тони Зайлер — Австрия.
Сажин чуть отодвинул табурет, проверил, все ли на, месте — вода, нашатырь, губка, полотенце, — сел и посмотрел на ринг между первым и вторым канатами.
Из противоположного угла на ринг так же смотрел Петер.
Боксеры протянули друг другу руки, и судья, выдержав паузу, выдохнул:
— Бокс!