— Я понимаю, что вы хотите сказать, — после паузы произнес Локкарт. — Иногда действительно очень похоже, что мы лишь винтики в машине, которой управляет кто-то другой. — Он помедлил. Конечно, правильнее ответить, что политикой нужно было заниматься еще до войны. Тогда бы ты знал, что это за война и против кого она. Тогда будет желание победить в ней. Но для таких, как Бейкер, интересы которого были очень ограниченными, подобный ответ был бы слишком резок. Беда его в духовной незрелости. — И все-таки мы участвуем в этом сражении, — продолжал он, — мы боремся. И если мы даже не кричим громко о «борьбе за демократию», о необходимости «положить конец фашистской тирании», то именно этим мы и занимаемся. И в этом весь смысл нашей работы.
Ливерпуль был моряцким городом. С транспортов, стоявших у причалов и пирсов, с кораблей охранения, скучившихся у Глэдстоунских причалов, каждый вечер сходили на берег сотни моряков с намерением полностью насладиться короткими часами покоя. Они напивались, устраивали дебоши, переполняли улицы и питейные заведения, хватали проституток, соблазняли молоденьких девушек и ублажали замужних женщин. Ливерпуль прощал им все.
Конечно же, и «Компас роуз» тоже приходил сюда получить свою долю этого великодушия. За восемнадцать месяцев базирования в порту большинство команды завело на берегу разного рода знакомых. Кое-кто из команды женился на ливерпульских девушках, кое-кто привез сюда своих жен, Тэллоу (теперь уже главный старшина) положительно располнел на харчах своей сестрицы Глэйдис. И старший механик Уоттс был постоянным и желанным гостем у Глэйдис с того самого времени, как «Компас роуз» впервые стал на якорь в Ливерпуле. Уоттс был вдов. Глэйдис была вдовой. По взаимному согласию они решили вместе устроиться здесь.
* * *Едва корвет зашел в реку возле плавучего маяка Крозби, всем сразу стало ясно; произошло что-то неладное. Они поднимались против течения в самом хвосте конвоя. Свободные от вахты матросы высыпали на верхнюю палубу и, прикрывая глаза от яркого майского солнца, смотрели в сторону города. Морель стоял на полубаке с готовившими швартовые матросами. Он направил бинокль я сторону Лайвер-Билдинга — там стоял густой дым, а знакомый силуэт города стал неузнаваем. Рядом раздалось восклицание старшего матроса Филлипса:
— Боже мой, кажется, здесь устроили разгром!
Морель ощутил приносимый ветром едкий запах гари. Его взгляд остановился на громадном складе, расположенном чуть выше Глэдстоунских причалов. Бетонный монолит был расколот сверху донизу. Шаря биноклем по биркинхедской стороне, Морель стал отчетливее различать множество руин. Кое-где еще дышали пожары. Тяжелый черный шлейф висел над северной частью города. Зияли прорехи стертых с лица земли улиц. Он опустил бинокль, потрясенный размером разрушений, руинами города, который они совсем недавно оставили цветущим и невредимым. Перед ним вырос матрос палубной команды, жена которого совсем недавно перебралась в Ливерпуль.
— Ну и как там? — нерешительно спросил он.
— Кажется, не слишком благополучно, — ответил Морель. — похоже, их бомбили несколько раз.
— Ублюдки… — произнес Филлипс, ни к кому не обращаясь, — смотрите на эти дома.
Ветер нес через реку густой дым и хлопья пепла.
— Надеюсь, немцы не попали в наш пирс, — сказал Эриксон. — Он бы сгорел как свечка…
Теперь и командир смотрел в бинокль на биркинхедскую сторону, где был и его дом. Разрушения там особенно большие, словно бомбардировщики приняли аккуратные ряды домиков за линии складов вдоль пирсов. Впрочем, им было плевать, что они бомбят… Вдруг «Компас роуз» резко сошел с курса.
— Ты что, ослеп, рулевой?! — крикнул Эриксон.
— Извините, сэр, — донесся из переговорной трубы голос Тэллоу.
Эриксон подумал, что не он один волнуется, глядя на Биркинхэд. Он приказал сбавить ход.
Корвет подошел к южному причалу. Конец со свистом пролетел в воздухе и упал на берег. Старший матрос Филлипс крикнул с полубака:
— Что здесь было?
— Да, парень, здесь кое-что случилось… Восемь дней подряд, — ответил один из матросов, взглянув на него и криво усмехнувшись. — Эти собачьи бомбардировщики налетали тучей, как воробьи. Они город черт знает во что превратили, вот что я скажу.
— Кому больше досталось? — спросил Филлипс.
— Да всем, пожалуй, — матрос сделал неопределенный жест. — Бутл, Биркинхэд, Уэллеси и центр тоже… От Лорд-стрит вообще ничего не осталось… обеих сторон как не бывало… В газетах пишут, хуже бомбежки за всю войну не случалось. Хуже и не может случиться… Тут рядом стоял корабль с боеприпасами. Его выволокли на середину реки еще до того, как он взлетел на воздух. — Он снова махнул рукой. На этот раз энергичнее:
— Подать носовой!
Пришвартовались. Эриксон, переводя ручку на «стоп-машина», повернулся к Локкарту:
— Старпом.
— Сэр?
— Будет много просьб о внеочередных увольнительных. Вы отложите очередные, дайте увольнительные тем, у кого на берегу семья.
— Есть, сэр.
— Закрепить швартовы!
Желающих позвонить оказалось много: у единственной телефонной будки выстроилась молчаливая очередь. Эриксон немного поговорил с женой. Голос ее дрожал, но капитан был рад тому, что она жива… Ферраби, квартира которого находилась на окраине города, тоже повезло. Подошла очередь Тэллоу, но в трубке долго раздавался длинный гудок, обозначающий, что линия повреждена. Старшина возвратился на борт и стал торопливо собираться.
— Я бы хотел пойти с тобой, Боб, — нерешительно сказал Уоттс.
— Да, Джим, пойдем-ка вместе, — кивнул Тэллоу.
— Может быть, просто линию повредили, — сказал Уоттс.
— Может быть, и так, — снова кивнул Тэллоу.
Они перебрались через реку на пароме, пошли с пристани вверх по склону холма. Им пришлось пробираться через груды битого кирпича и стекла. Они медленно прокладывали себе путь среди руин и искалеченных домов, ощущая едкий запах потушенных пожарищ. Они не разговаривали между собой — все сказала картина жестокого разрушения. Они прошли место, где когда-то был поворот к дому, и перед ними открылась Док-роуд.
Два зданий на углу вовсе исчезли, три следующих — тоже. Дальше была огромная яма, прямо посреди улицы. А еще дальше — обломки дома, выброшенные взрывом на середину мостовой. Бомбы упали очень аккуратно, в ряд, как пуговицы, пришитые к платью. Тэллоу посмотрел на обломки и хладнокровно сказал:
— Джим, я не мог ошибиться, — и побежал.
Уоттс после давал за ним рысцой вдоль улицы. Мимо зияющего посреди улицы кратера воронки.
Дом № 27 был полуразрушен взрывной волной. 31-й — тоже, а на 29-й дом обрушилась вся страшная сила прямого попадания.
Док-роуд, 29… Разодранные обои хлопали по ветру. Лестница пьяно перекосилась. Из уцелевшей кирпичной кладки торчала кухонная раковина. Дом обвалился после взрыва, а обломки его разлетелись по саду и улице. Под ногами хрустело битое стекло и кирпичи. Они подошли поближе. Куча обломков, наваленный на фундамент битый кирпич, покрытый пылью и грязью, над которым все еще витал запах недавнего пожара…
Несколько спасателей в запыленных синих комбинезонах копались в обломках. Тэллоу подошел к крупному мужчине в белом стальном шлеме.
— Как это произошло? — спросил он спасателя.
— Не задавай дурацких вопросов. Я занят, — ответил тот, едва взглянув на матроса.
— Это мой дом, — без всякого выражения сказал Тэллоу.