Со дней моей марианской молодости я считал себя влюбленным в Кару Яр, хотя она ни разу не дала мне повода почувствовать взаимность.
А Эра Луа? Не потому ли она добилась своего участия в Миссии Разума, что хотела быть рядом со мной?
Вместе с ближайшими помощниками Чичкаланом, Тиу Хаунаком, Хигучаком и его старшей дочерью Имой, заботившейся: о нашей пище, мы, мариане, жили в одном из первых воздвигнутых здесь каменных зданий.
Хигучак вбежал ко мне, вырвал из седых волос яркое перышко и бросил его на пол:
— Горе нам! Прекрасная врачевательница, пришедшая с первым инком к костру Хигучака, сейчас открыла двери смерти.
Я вскочил, недоуменно смотря на него.
— Ничего не спасет Эру Луа, — продолжал он, топча свое перышко.
Я бросился в покои, которые занимали наши подруги, где Ива и Кара Яр хлопотали около Эры Луа.
Услышав мой голос, она посмотрела на меня, передавая взглядом все то, что не могла сказать словами.
— Сок гаямачи, — указал Хигучак на уголки страдальчески искривленного рта Эры Луа. Я заметил красноватую пену, словно она до крови закусила губы.
— Сок гаямачи, — твердил Хигучак. — Конец всего живого.
И тут вбежала Има и упала к ногам отца. Тот схватил ее за золотистые волосы.
— Тиу Хаунак рядом со смертью, — произнесла она.
— Сок гаямачи? — свирепо спросил отец.
— Сок гаямачи, — покорно ответила девушка.
Отец выхватил из-за пояса боевой топор.
— Тиу Хаунак! Нет, нет! — твердила Има.
Я стоял на коленях перед ложем Эры Луа и держал ее руку. Ива, приставив к ее обнаженному плечу баллончик высокого давления, впрыскивала ей через поры кожи лекарство. Но ведь от сока гаямачи не было противоядия!
Кара Яр помчалась с другим таким же баллончиком к Тиу Хаунаку.
Има посмотрела на нас с Эрой Луа и завыла раненым зверем.
Я оглянулся на нее. Внезапное просветление помогло мне понять все… Как же я был слеп! Прав был бедный Тиу Хаунак, сказав мне, что я, «первый инка», все же не знаю людей!..
Много позже я попытался разобраться в чувствах и мыслях Имы.
Дочери Солнца научили ее многому, даже умению изображать слова в виде знаков на камне или дереве, хотя произносить слова голосом ей было куда проще и приятнее.
С рождения она уважала силу, ловкость, отвагу. Ее воспитание было похоже на то, которое дает самка ягуара своим детенышам.
Ей непонятны были рассуждения сынов Солнца о доброте, но она ценила сделанное ей добро.
Когда отец и мать стали выращивать кукурузу, она лишь пожала плечами, оправив на себе пятнистую шкуру. Охота в лесу казалась ей занятием более достойным, чем копанье в земле и выращивание из травы кустарника.
Има чувствовала себя в лесу не женщиной, а мужчиной. Не всякий воин мог соперничать с ней в быстроте бега, ловкости и точности удара копьем, умении читать следы у водопоя. И она болезненно переживала, что мужчины ее племени не желали признать ее равной себе, считали, что и она должна стать обычной женой, матерью, рабой своего мужа.
И вот такой девушке повстречался белокожий бородач, безмятежно уснувший на пороге ее хижины, не остерегаясь копья.
Он сразу покорил Иму тем, что признал в ней Великую Охотницу, во всем равную мужчинам. А потом, когда ему подчинился отец и стали повиноваться все кагарачи, она увлеклась им.
Пришелец не выделял Иму среди других, но она всей силой своего простодушного сердца полюбила бородатого сына Солнца.
С наивной простотой охотника она решила «добыть» пришельца и, если нужно, отстоять его с копьем.
И она пришла вместе с отцом в новый дом сынов Солнца, чтобы помогать им жить. Если они, как робкие олени, не умеют есть мясо, которое она достала бы им в лесу, она соберет им сытных кореньев и сладких стеблей.
Чтобы привлечь к себе внимание бородатого пришельца, Има сменила пятнистую шкуру на новую яркую ткань инков и часто пела.
Она пела не песни людей, а песни леса. Голос ее то урчал разгневанной самкой в логове, то взлетал в переливах, как яркая пташка на солнце. Бородатый сын Солнца очень любил ее пение, и она подумала, что он может так же полюбить и ее.
Но он не прикасался даже к ее руке. Има горько страдала, уязвленная в своей гордости и первой девичьей мечте.
Наконец ей стало ясно, что сын Солнца не принадлежит ей потому, что на пути ее стоит та белокожая, которая разделила с ним первую опасность у потухшего костра.
И тогда с наивностью дикарки, для которой так привычно было убивать, она собрала страшный сок гаямачи.
Она готовила пищу для сынов Солнца и их помощников. Ей ничего не стоило пропитать им любимую пищу Эры Луа.
Но она не собиралась причинить вред Тиу Хаунаку, которого любили и уважали все кагарачи. О последствиях своего поступка свирепая охотница даже не задумывалась. Просто Эры Луа не будет существовать, как не существует любого из тех зверей, которых она поражала копьем. Ведь никто не воспитывал в Име тех черт характера, которые старалась теперь привить маленьким инкам Ива Тихая.
Черты характера! Ревность как черта характера присуща отдельным людям или это характеристика людей вообще? Я вместе со своими друзьями впоследствии много думал об этом. Если бы только одна Мотылек так проявляла себя, это можно было бы счесть за случайность. Но сейчас Има заставила думать о закономерности подобного поведения людей, вот что было страшно.
Обо всем этом я, Кон-Тики, думал уже много позже, а в тот миг лишь увидел, что могучий Хигучак оттянул за волосы назад голову Имы, взмахнул топором и со свистом опустил оружие..
6. ОШИБКА ПЕРВОЙ МАТЕРИ
Отряд Совета Матерей снова достиг мертвого города Жизни, покинутого несчетные циклы назад. Как и в первый раз, пылевая буря встала на пути шагающего вездехода, и путники отсиживались, полузанесенные снегом. Войдя в глубинные галереи, сообщавшиеся с атмосферой Мара теперь уже без всякого шлюза, они снова шли по тропинке, покрытой вековой пылью.
Мона Тихая невольно искала здесь следы сына. А ее спутник с выпяченной грудью и горбом, казавшийся в скафандре даже не марианином, а пришельцем, взволнованно смотрел по сторонам.
Холодные факелы не могли рассеять глубинный мрак, вырывая только части стен, полуобвалившиеся входы в былые жилища.
Рядом с Моной Тихой брела грузная Лада Луа.
Вот и знакомая пещера. Свисавшие со свода сталактиты срослись с каменными натеками сталагмитов, образовав причудливые столбы. В одном из них была скрыта в натеках каменная фигура Великого Старца.
Немало времени провела здесь Мона Тихая, упорно освобождая древнее творение от наросших на нем слоев.
Мона Тихая задумала сделать свою скульптуру Великого Старца.
Но теперь иная цель привела ее сюда.
Из пещеры колонн нужно было спуститься крутым ходом в нижнюю пещеру, где находился вход в тайник.
В нем Инка Тихий, Кара Яр и Гиго Гант когда-то нашли не только письмена, рисунки, но и сами аппараты, без которых остов «Поиска», сохраненного фаэтами, был бы мертв.
Но ни Гиго Гант, ни Кара Яр, ни Инка Тихий не знали тогда, что в тайнике есть еще один тайник. О нем знала только Первая Мать, но она молчала.
И вот теперь в глубинной тишине при свете холодных факелов две Матери и их уродливый спутник остановились не перед дальней стеной тайника, как можно было бы ожидать, а перед стеной, в которой была уже открыта дверь, но только изнутри хранилища.
— Мне не открыть, — Мона Тихая бессильно опустилась на камень. — Мои глаза не смогут лгать… Во мне нет желания двинуть стены.
— Тогда пусть матери позволят мне, — вмешался молодой марианин и, прихрамывая, подошел к стене. — Но я не вижу здесь спирали. Куда смотреть? Чему приказывать открыться?