Неводов вернулся к радисту, глубоко вздохнул, и посмотрел на часы. Уже пять минут упражнялся в небе истребитель.
— Как там?
— Ничего, товарищ майор! — сморщил кислую длину радист.
— Давайте! — кивнул Неводов аэрофотосъемщику. Тот нацелил ствол объектива на истребитель. Зажужжали ролики, перематывая пленку.
Истребитель ходил плавными кругами, отдыхал после блестяще выполненного каскада. Но того, что сделал Неводов, не было. Аэрофотосъемщик в кинокамере сменил касету. Подходило время, когда истребитель пойдет на посадку. Шли самые длинные минуты в жизни Неводова. Расчет не оправдывался, все радиопосты молчали.
Истребитель задрал нос. Не завершив «петлю», он вышел из нее судорожным рывком и полетел прямо. «Генерал приказал садиться», — подумал Неводов и еле успел проследить стремительный путь истребителя к земле. Пилот перевернул машину через крыло и падал на лес в крутом пикировании. Звук отставал от темного тела машины. Над самым лесом, почти задевая верхушки берез, истребитель переломил невидимый отвес и над самой землей пошел к аэродрому. Ревущий, раскатистый звук двигателя ударил в уши Неводова, оглушил, и поэтому кричащий что-то аэрофотосъемщик показался ему чудной, размахивающей руками и беззвучно открывающей рот фигурой.
Все побежали в глубь леса. Неводов сделал несколько замедленных шагов, застыл и бросился за ними. Догнал их у низкорослого кривого дерева с обугленным стволом. Они смотрели вверх на крону, где за одну из веток зацепился зеленый парашютик, а на тонкой тесьме подвесной системы болтались два ящичка, смотанные шпагатом.
— Осторожно! — закричал Неводов и с трудом перевел дух. — Не трогайте!
Все стояли вокруг березы и оценивали происшедшее. Неводов признался себе, что никак не ожидал такого фокуса. На дереве висел, несомненно, радиопередатчик. Зачем он бросил его? Нет, не бросил, а спустил на парашюте. Автоматическая передача с земли? По расчетам Неводова, передатчик мог давать ясные сигналы только с большой высоты. Когда он работал в день покушения на Шейкина, его с трудом засекли ближние пеленгаторы. И неужели ОН решил отказаться от предупреждения о бомбардировке ставки Гитлера?
Неводов повернулся к радисту.
— Придется поработать тебе и по смежной специальности. Там, бесспорно, мина. Осмотри и снимай осторожно.
Радист полез на березу. Двумя пальцами взялся за купол парашютика и отцепил от ветки. Спустился ниже, передал ящички Неводову. Спрыгнул на землю и принял от Неводова опасный груз. Все отошли на приличное расстояние. Радист колдовал над ящичками недолго. Развязал их. Один серый, маленький, в точности как папиросная коробка «Северной Пальмиры». Второй — побольше, радист отсоединил от него провода и тонкие проводки, вынул медный детонатор, а потом и пиропатрон. Призывно махнул рукой.
Неводов взял «Северную Пальмиру» и поднес к уху. Внутри тикал механизм, похожий на часовой.
— Передайте на пост аэродрома: подполковника Лаврова немедленно арестовать!
ВМЕСТО ЭПИЛОГА ОТ АВТОРА
С полковником в отставке Борисом Петровичем Неводовым мы сидели на балконе за маленьким столиком и пили кофе. Под нами разноголосо шумела вечерняя Набережная Космонавтов, в бетонный берег толкалась тяжелой волной желтоватая под закатным солнцем Волга. С того момента, когда чекисты Саратова проложили первый загадочный пеленг в район аэродрома авиашколы, прошло двадцать пять лет.
Борис Петрович рассказывает не торопясь, с удовольствием вспоминает конец истории.
— Выкладываю я тебе все сжато, потому почти ничего не говорю о некоторых наших ошибках, а они ведь были. Вот сейчас думаю, все-таки зря мы выпустили Лаврова в воздух, ведь мог улететь далеко за десять-то минут. От патруля, конечно, трудновато скрыться, лучшие ребята глаз не спускали, пальцы держали на гашетках, но уж больно он классным летчиком был. Воспитывался в Берлине в семье богатых русских эмигрантов, куда его отец определил, чтоб пропитался малец русским духом. С десяти лет его взяла на прицел военная разведка, в шпионских науках преуспевал, а в семнадцать, официально не заканчивая училища, стал летчиком. Набивал руку у Мессершмитта, испытывал его самолеты. Звался он тогда не Слюняевым и не Лавровым, а Куртом Хорстом с прибавкой баронского титула. И вот подошло время его переброски. Ты знаешь — немцы педанты, но тут они превзошли себя. Им оказалось мало подготовить лесника Слюняева к приему «сына», они решили полностью замести его след…
Я слушал Бориса Петровича, рассказ которого строился на показаниях Лаврова — Хорста, и представлял давние события. 1933 год. Берлинское предместье. Серые тучи сыплют мелкий колючий дождь на военный аэродром и одинокий самолет, стоящий посреди летного поля. Угловатые крылья и черный длинный фюзеляж будто покрыты незастывшим лаком, стекающим по бортам.
К застекленному зданию командного пункта подкатывает «мерседес», из него вылезает человек и, прикрывая полой пиджака фотоаппарат, висящий на груди без футляра, разбрызгивая лужи, бежит к двери.
— Хальт! — останавливает его у входа солдат, но, увидев на лацкане пиджака значок «Пресса. Германия», отступает в сторону.
Из глубины комнаты навстречу журналисту поднимается офицер. Пряча настороженные глаза в тени широкого козырька военной фуражки, он щелкает каблуками и протягивает руку:
— Прошу!
— Здравствуйте! Надеюсь, не опоздал? — спрашивает журналист, усаживаясь в предложенное кресло.
— Точны, как хронометр. — Офицер снимает трубку с телефонного аппарата. — Алло! Приготовьтесь. Да, я, — и, бросив трубку, поворачивается к журналисту. — У вас вопросы, молодой человек?
— Прежде всего с кем имею честь?
— Представитель фирмы Мессершмитта.
— Задача сегодняшних испытаний?
— Всепогодный истребитель. Благодаря модернизации он развивает скорость, намного превышающую скорость обычных машин, не теряя их маневренности.
— Позволите? — журналист нацеливает объектив на лицо офицера, но ничего не видит — объектив закрывает ладонь.
— Оставьте, молодой человек! Моя физиономия не фотогенична. Что нужно будет сфотографировать, я скажу, — негромко говорит офицер. — Еще вопросы?
— Кто будет пилотировать самолет?
— Молодой испытатель гауптман Курт Хорст, сын известного аса империи оберста Хорста-старшего. Да вот и он, — офицер шагает навстречу сухопарому старику в серой чесучовой паре и приветствует его.
— Время! — говорит старик. — За мной следует гауптман. Прошу вас к выходу.
Тучи посветлели, но мелкий дождь продолжает сечь землю. К стеклянному зданию подъезжает машина с высоким закрытым кузовом. Она еще не останавливается, а из открывшейся задней дверцы выпрыгивает летчик в ярко-желтом комбинезоне на «молниях», в кожаном шлеме с поднятыми на лоб летными очками.
— Фотографируйте, — подсказывает журналисту офицер, — Это испытатель гауптман Хорст.
Курт Хорст приветствует всех взмахом руки и подходит к отцу.
— Пожелай удачи.
— Благословляю! Возьми, — старый Хорст снимает с руки фамильный перстень и надевает его на безымянный палец сына. — Он всегда служил мне талисманом.
— Спасибо, отец.
Пилот поворачивается к автомашине, открывает дверцу и исчезает в темноте кузова. Автомобиль едет к одинокому самолету.
— Приготовьте телеобъектив, — трогает за локоть журналиста офицер.
И когда из машины вылезает человек в ярко-желтом комбинезоне, встает на крыло самолета и поднимает руку — щелкает затвор фотоаппарата.
Самолет выруливает на взлетную полосу, двигатель берет высокую ноту, из-под винта летит водяная пыль, истребитель быстро отрывается от бетонки, поднимает к тучам острый нос.
Спрятавшись от дождя под небольшой крышей входной двери, три человека наблюдают искусный пилотаж испытателя. Потом офицер незаметно отходит в сторону, проскальзывает в здание и зажимает в кулак телефонную трубку.