ИСКАТЕЛЬ № 2 1973
Анатолий ЖАРЕНОВ
ОБРАТНАЯ ТЕОРЕМА
Назарову часто снится один и тот же сон. Из-за леса выныривает самолет. Огромная белая птица, оставляя за хвостом черный шлейф дыма, с ревом проносится над болотом и исчезает за деревьями. Один за другим раздаются два взрыва… И в ту секунду, когда наступает тишина, Назаров просыпается, ощупывает влажную от пота рубашку, вздыхает, щелкает выключателем ночника. Затем вдевает ноги в шлепанцы и, стараясь не шуметь, идет в другую комнату. Вслед ему слышится женский голос:
— Ты куда, Виктор?
— Спи, Лиза, — шепотом отвечает Назаров. Он подходит к окну. На подоконнике стоит аквариум. В большой стеклянной коробке, вяло подрагивая плавниками, гуляют черно-красные пузатые рыбешки. Назаров тупо наблюдает за ними и минут через пять возвращается в спальню.
Сегодня он меняет маршрут: в спальню идти не хочется, и Назаров направляется на кухню. Долго пьет воду, курит до тех пор, пока сигарета не начинает жечь пальцы. Чтобы не обжечь губы, вставляет в кончик окурка спичку. В голове колотится мысль: «Неужели это никогда не кончится? Никогда?» Вторая сигарета успокаивает. Он бросает окурок в раковину умывальника и закрывает за собой дверь. Снова останавливается перед аквариумом в пустой комнате пустого дома, который со вчерашнего дня уже не принадлежит ему. Продано все, что можно. Остался аквариум, книжная полка, старый платяной шкаф с плохо закрывающимися дверцами, стол и стул. Да еще в спальне кровать с тумбочкой, ночник и будильник.
Но не знает Назаров, радоваться ему или огорчаться. Впереди длинная дорога, новая жизнь. Однако будет ли она новой? Ведь проклятый сон с самолетом никуда не уйдет, останется с ним до последнего дня. Надеется Назаров, что убежит от этого, что в другом месте обретет покой. Надеется и боится… Город, в котором он живет, перестал ему нравиться. Этот город за последние годы стал похож на лицо человека, решившегося на сложную пластическую операцию. Все здесь взрыто, сдвинуто с привычных мест, все топорщится, расползается. Рядом с древними одноглазыми домишками тянутся вверх девятиэтажные великаны. То, что было раньше окраиной, оказалось в центре. Время-хирург располосовало старый районный городишко, но швы еще не зажили, и пока из-под пластырей и бинтов не видно, каким же будет его новое лицо. И это бы еще ничего, думает Назаров. Но в городе стало слишком много людей. Слишком много. Поэтому и собрался он уезжать…
Назаров тяжело вздыхает и подходит к дверям спальни, будильник показывает три часа. Три! Пора будить Лизу…
ГЛАВА ПЕРВАЯ
Телефон зазвонил в половине восьмого. Шухов выключил пылесос и шагнул через кучу книг к столику с аппаратом. Из кухни выглянула Люся. Через плечо у нее свисало посудное полотенце. Шухов встретился взглядом с женой, мотнул головой и поднял трубку. Звонил Кожохин. Люся теребила кончик полотенца и слушала.
— Да, — говорил Шухов. — Да, я. Привет, Кожохин… Что у тебя?.. Где?.. А может, обойдешься без меня? Воскресенье ведь…
Он разговаривал с Кожохиным и недовольно морщился. Судя по всему, книги опять не удастся привести в порядок. Скоро полгода, как семья следователя переехала на новую квартиру, а книги, как сложили их штабелем вдоль стены, так и лежат, мешая Люсе проводить в жизнь планы благоустройства быта, — лежат, пылятся, может, даже портятся. Это больше всего беспокоит Шухова. Он очень дорожит библиотекой, которую собирает уже лет пятнадцать, — несколько тысяч томов сочинений людей, где-нибудь когда-нибудь побывавших и описавших потом то, что им довелось увидеть. Шухов шутит, что эти книги заменяют ему туристические поездки: и интересно, и для кармана ненакладно.
В старой квартире он держал свою библиотеку на простеньких стеллажах из кое-как выстроганных досок. В новой такие стеллажи выглядели бы уродливо. Поэтому Шухов несколько дней назад пригласил мастера. В субботу заказ наконец был выполнен, и в воскресенье Шухов встал пораньше, чтобы расставить наконец книги по полкам.
— Значит, не обойдешься, Кожохин? Ну ладно, присылай машину…
Шухов опустил трубку на рычаг и грустно сказал жене:
— Вот так, Люся. На «нарыве» убийство. Кожохин смущен, непонятно ему что-то…
Люся обвела кислым взглядов стопки книг на полу и вздохнула. Шухов пошел одеваться. На ходу, не то оправдываясь перед ней, не то убеждая себя, добавил:
— Думаю, Кожохин перестраховывается. Ну что там может быть сложного, на «нарыве» этом?
«Нарывом» в милиции называли улицу, косо отходящую от главной магистрали города. Начиналась она каменной аркой под шестиэтажным домом возле трамвайной остановки, а кончалась оврагом, по которому тек ручеек, бывший когда-то речкой Тополевкой. Официально улица именовалась Тополевской. Внешне она выглядела вполне благопристойно, этаким зеленым оазисом внутри бетонного массива. Домики с голубыми ставнями, с палисадниками и огородами, сбегавшими к оврагу, с петухами, кричавшими по утрам, с собаками и телятами, гревшимися на солнышке в летние дни, могли бы умилить любого почитателя привольной сельской жизни. И уж никогда бы такому человеку не пришло в голову обозвать сию буколическую картину «нарывом». Но милиционер, впервые произнесший это слово, смотрел в суть вещей. А суть была в том, что на «нарыве» жили особенные люди.
Лет шесть назад улица Тополевская была крохотной деревенькой. Потом город, разрастаясь, дошагал до нее, вобрал в себя и прошел мимо. Бывшие деревенские жители частью уехали, частью устроились на заводы, получили новые квартиры. Дома свои они продали. И вот покупатели этих домов и составляли теперь основной контингент населения Тополевской улицы.
Разные это были люди. Разные по внешности, по профессиям, склонностям. Но психология у них была, в общем-то, одинаковая. Домовладельцы и огородники, ослепленные страстью приобретательства, словно бежали по жизни наперегонки, толкаясь, царапаясь и кусаясь, боясь, как бы чего-нибудь не упустить, не прозевать. Они окружали свои огородики заборами из колючей проволоки, заводили овчарок. Один индивидуум додумался даже пропускать через изгородь электрический ток. И однажды, когда его жена пошла за морковью для супа, забыл его выключить. Женщина повисла на проволоке. Шухов вел дело и поражался, как можно дойти до жизни такой. В другой раз на «нарыве» произошел не менее чудовищный случай. Рубщик мяса на рынке, владелец сливового садика, застрелил из двустволки проходившего мимо студента, который сорвал с ветки пару ягод, чтобы угостить девушку.
Не так уж редко на «нарыве» вспыхивали пьяные драки, — частенько кончавшиеся очень печально. Вопрос о сносе «нарыва» раза два дебатировался на сессиях горсовета. Но пока он не был решен: не так-то просто расселить по городу целую улицу. Да и овраг смущал: трудно тут построить что-нибудь путное.
Усаживаясь в машину, Шухов спросил у шофера, молодого круглолицего парня:
— Что там?
— Обходчика какого-то зарезали, — с готовностью откликнулся шофер. — Дом подожгли. Соседи галдят. Старик там чудной, тарахтит, как погремушка. Добивается, чтобы дом ему, значит, отдали. Купил он вроде этот дом у убитого. Ну а самого-то обходчика таксист обнаружил. Не то чтобы самого, а пожар увидал. Убитый-то такси заказал, на поезд, что ли, двинуть хотел, Ну а таксист, значит, дым из форточки видит, огонь тоже. Он и пожарников вызвал. У него, значит, радио в машине. Позвонил диспетчеру парка, та — на ноль один. Ну, значит, дом спасли, не сгорел дом. Кто-то, выходит, хотел убийство прикрыть, да не успел…
И шофер ударился в предположения. Шухов его не перебивал, Попытался вообразить неизвестного старика таксиста, который вызвал пожарных, но ничего не получилось: перед глазами мельтешило что-то совсем уж несообразное, кивало головой и тянуло пронзительным голосом бесконечное «значит».
— Не пойму что-то, — сказал Шухов шоферу. — Кто хотел убийство прикрыть?