Толпа примолкла, сомкнулась. Но боковым зрением Николай уловил в ней какое-то движение и оглянулся. Из толпы выбирался лилипут. Николай быстро положил ему руку на плечо.
— Подождите, гражданин. Вы тоже потребуетесь как свидетель.
Лавров оглянулся. Его круглое морщинистое лицо стало злобным, испуганным. Красные глазки прищурились, и он пискливо закричал:
— Не имеете права! Кто вы такой?!
Толпа глухо зашумела. Грошев быстро вынул удостоверение и показал нескольким гражданам из толпы.
— Пройдемте к машине, — обратился он к оторопевшей при виде его Тютчиной и потянул Лаврова: — И вы пройдемте.
— С какой стати?! Этот алкоголик пристал к женщине, а я должен терять время? — тонко, срываясь с голоса, закричал Лавров.
— Вы же были с ней с самого начала! — строго сказал Грошев. — В ту самую минуту, когда этот гражданин стал приставать к женщине. Не так ли? Ведь вы шли вместе?
— Точно! Правильно! — заговорили в толпе. — Они вместе подошли к остановке. Потом уж этот выпивший явился.
— Ну вот, — сказал Грошев. — Съездим в милицию, разберемся, а если спешите — подвезем.
Мгновение-другое Лавров соображал, потом вдруг круто повернулся и пошел к машине. Женщина и оперативник уже заняли заднее сиденье, и, когда Лавров шагнул в салон, Тютчина сказала:
— Толик, все равно.
Лавров заглянул в лицо Камынину, нехорошо улыбнулся и захлопнул дверцу.
— Все-таки продали нас, Иван Тимофеевич? — спросил он и длинно выругался. — Ничего, рассчитаемся.
В салоне явственно запахло спиртным..
Камынин густо покраснел, повернулся, всматриваясь в лилипута. Потом он подался к Грошеву, хотел что-то сказать, но горло у него перехватила спазма, он побледнел и откинулся на сиденье.
Всего ожидал Грошев, только не этого. «Протрезвевший» оперативник с интересом наблюдал за всеми четырьмя седоками. Он-то и выручил чуть растерявшегося от неожиданности Николая.
— Давайте разбираться на месте.
— Езжайте, Камынин, — резко, зло приказал Грошев.
— Я… — Камынин отрицательно покачал головой. — Я не могу. Руки трясутся.
— Когда воровал — не тряслись! — пропищал Лавров. — А теперь затряслись.
Грошев чуть не задохнулся от ненависти к этому рыхлому хитрюге Камынину. Так обманывать всех, так умело вести себя в любой обстановке! Он посмотрел на водителя и вдруг увидел, что по щекам Камынина текут слезы.
Оперативник закурил.
— Товарищ следователь, пора двигаться — нехорошо получается…
На тротуаре толпились люди и заглядывали в машину. Грошев выскочил, обежал радиатор и, открыв дверцу водителя, подтолкнул Камынина.
— Ну-ка освободите руль.
Камынин отодвинулся, и Грошев лихо повел «Волгу». Почувствовав покорность машины, Николай как-то сразу освободился от ненависти к Камынину. Пришла суровая, деятельная злость, которая совсем не касалась сидевшего рядом вечного счастливчика. Но ясная, как морозный день, злость подсказала Николаю, как лучше поступить.
Проехав автобусную остановку, Грошев резко свернул вправо и по узенькой дорожке въехал в жилой массив, обогнул кооперативный дом и затормозил у подъезда.
— Вот что, Лавров. Кто воровал и как, нам достаточно известно. И кто вам звонил — то же самое Сейчас вы можете сделать единственное доброе дело — пойти и взять свои сумки. Все сумки! Запомните — все.
— Сами идите, — дерзко ответил Лавров. — Мне со своим бывшим приятелем посидеть хочется. Посмотреть на предателя.
— Слушайте, Лавров. Я уже был там. Я видел настоящую артистку и настоящего товарища. Мне не хочется доставлять ей неприятности — она хороший человек. Подумайте, Лавров, как следует. Это выгодно и для вас. А со своим приятелем вы еще наговоритесь. Думайте быстро.
Лавров думал быстро. Он сполз с сиденья и взялся за ручку дверцы. Грошев остановил его:
— Скажите, что встретили того самого друга-шофера, который обещал прихватить вас по возвращении из командировки. До квартиры вас проводит наш товарищ. Все понятно?
Тютчина резко повернулась к оперативнику и слабо охнула.
Оставшиеся молчали, Камынин бессмысленно глядел в одну, только ему видимую точку и глухо, прерывисто вздыхал. В груди у него что-то перекатывалось. Тютчина забилась в уголок и теребила конец платка длинными нервными пальцами. Тишина стояла такая, что впору было взорвать ее. И Грошев спросил:
— Откуда звонил Шебалин?
— Не знаю! — резко ответила Тютчина, и Николай увидел в зеркальце заднего вида, как она отвернулась к окну.