«Идиот! Какой кальмар, это же мина! Лево руля!»
Но было уже поздно. Запутавшаяся в обрывке капроновых рыбачьих сетей черная рогатая мина, принятая коком за кальмара, неуклонно приближалась к форштевню шхуны. Видимо, она где-то застряла в сети, но рыбаки сумели вовремя заметить ее, обрезать кусок сети и спастись от рогатой смерти. Теперь она угрожала «Лолите».
Капитан сам навалился на штурвал. Но было поздно.
Правда, ему все же удалось в последний момент отвернуть шхуну так, что мина не ударилась о форштевень, а лишь легонько коснулась его.
Взрыва не последовало. Но он мог произойти в любую минуту, потому что обрывок сети зацепился за форштевень шхуны, на котором частые столкновения с рифами оставили три глубокие зазубрины.
Любая волна, ударив чуть посильнее, могла бы стукнуть мину о борт «Лолиты» — и тогда шхуну разнесло бы в клочья.
Это было ясно всем. И все, не сговариваясь, кинулись спускать шлюпку, попрыгали в нее и навалились на весла…»
Тут я вдруг с изумлением заметил, что капитан, как и вчера, незаметно присоединился к слушателям, присел опять в сторонке и даже делает какие-то пометки в записной книжке, с явным неодобрением покачивая головой. Какие неувязки подметил он в рассказе второго штурмана?
— «Они хотели отойти на всякий случай на безопасное расстояние, но недалеко, — продолжал Володя. — Ведь шхуна все продолжает отвертывать влево. Вполне возможно, волна отцепит от форштевня сеть с застрявшей в ней миной. Взрыва не произойдет. Мина скользнет вдоль борта шхуны, и они спокойно вернутся на «Лолиту». Так ведь вполне может случиться…
Казалось, бог услышал их мольбы. Им повезло. Так и вышло, как они надеялись. Да не совсем так…
Они увидели, как обрывок сети с застрявшей миной действительно легким всплеском волны оторвало от борта шхуны. Все радостно закричали.
Но тут же смолкли, увидев, что рогатую смерть теперь несет ветром и течением прямо на шлюпку!
«Греби, ребята! Греби! Навались!» — закричал капитан, сидевший на руле.
В несколько гребков они отошли на безопасное расстояние. Медленно покачиваясь на волнах, мина проплыла мимо…
Все облегченно вздохнули, начали переговариваться, подшучивать друг над другом. Но вдруг суперкарго воскликнул:
«Смотрите, а шхуна?!»
Они увидели, что «Лолита», о которой все забыли, спасаясь от мины, уже ушла довольно далеко. До нее было не меньше трех кабельтовых. Ветер свежел, и шла она теперь ходко полным курсом фордевинд. [8]
Все они были опытными моряками и хорошо понимали: догнать «Лолиту» на тяжелой, с широкими обводами самодельной шлюпке немыслимо.
Им оставалось лишь молча провожать шхуну взглядами, оставшись в океане без пищи и пресной воды…»
Кончив читать, секонд сложил листочки, нервно сунул их в карман и, не поднимая от смущения головы, глуховато сказал:
— Ну, всякие мелочи, вроде топора и кинжала, валяющихся на грязной палубе, незакрытой крышки люка, дырок в иллюминаторе и двери каюты, остатков еды в грязных тарелках, повреждений нактоуза и следов взлома денежного ящика — это, по-моему, как уже отмечалось, просто признаки разгильдяйства и недисциплинированности, явно царивших на шхуне. Что касается доказательств моей гипотезы, то напомню: при осмотре форштевня шхуны я обнаружил, как указано в акте, три довольно глубокие зазубрины, полученные, видимо, при нередких в здешних водах столкновениях с рифами. Причем в самой глубокой зазубрине, расположенной на ватерлинии, застряли обрывки капроновой сети, болтающиеся по обеим сторонам форштевня. Ну а относительно того, что в рыбачьи сети могут запутываться мины, сошлюсь на собственный опыт. Мне довелось проводить несколько операций по обезвреживанию таких мин.
— Где? На Балтике? — вдруг спросил капитан, разжигая погасшую трубку.
— На Балтике, — ответил секонд.
— Вы когда там служили?
— В пятьдесят пятом — пятьдесят шестом, Аркадий Платонович.
Капитан удовлетворенно кивнул.
— Ну что же, поблагодарим Владимира Васильевича за интересный рассказ и закроем заседание, — сказал, вставая, Волошин. — И, похоже, оно было последним. Завтра мы, видимо, встретимся с буксиром, передадим ему «Лолиту» с ее загадками, и можно будет подводить итоги конкурса. А сейчас: спокойной ночи!
Все стали расходиться. А я опять задержался, чтобы выкурить на корме последнюю сигарету, любуясь огоньками «Лолиты», плавно раскачивающимися над темной водой.
Что же на ней все-таки произошло? После выслушанных нами историй загадка покинутой шхуны не разъяснилась, а стала еще томительней.
Какому из четырех рассказов отдать предпочтение? И какой из них ближе к истине? Оригинальны и занимательны они все. Даже история, рассказанная секондом, пожалуй, не уступит другим, хотя не было в ней ни сумасшедших коков, ни шаровых молний и миражей.
Но и в ней была неожиданная выдумка. И кроме того, она привлекала неподдельным драматизмом. Бывает, простая житейская история порой захватывает и увлекает сильнее красочной сказочки, придуманной опытным рассказчиком.
А вот Волошин схитрил. Раскопал такую занимательную историю, что ему действительно почти ничего не пришлось к ней прибавить, только по-новому наметил характер капитана-святоши. Словчил Сергей Сергеевич!
И вдруг я понял, почему он так поступил: даже его богатое воображение никак не могло представить, что же произошло на «Лолите».
И тут, словно дух, которого я вызвал этими мыслями, как заклинанием, Сергей Сергеевич подошел ко мне и спросил:
— О чем опять философствуете на корме, Николаевич?
— На сей раз я думал о вас, Сергей Сергеевич. О том, что вы словчили, отделались занимательной сказочкой, а сами, конечно, в нее ни на миг не поверили. И кажется, я понял почему.
— Почему?
— Потому что для вас оказались слишком непонятны и во многом противоречивы странности, обнаруженные на шхуне. Ваша логика ученого никак не может связать их воедино. И поэтому даже ваша прославленная фантазия спасовала. Конечно, рассказанная вами история занимательна. И вы легко мотивировали и появление дырки в иллюминаторе, и следы взлома нактоуза и сейфа, и появление на палубе криса, выбитого из руки матроса-малайца в последний момент. Даже о зазубринах на днище шхуны вы не забыли, как все остальные рассказчики, кроме Володи, именно вокруг них построившего свою историю. И с кубком, расплавившимся и превратившимся в талисман суеверного святоши, тоже неплохо придумано. А вот о простых, но тоже загадочных вещах вы забыли. Почему не закрыта крышка люка? Ваш Френэ не допустил бы такого беспорядка. И зачем валялся на палубе топор, на лезвии которого вы же сами при осмотре «Лолиты» обнаружили якобы пятна крови? Не вяжется он, к сожалению, с миражем. И хоть морских терминов вставили вы в свою историю для убедительности с избытком: тут и кабельтов, и клотик, и гакабортный белый огонь — все равно остается она сказочкой, вы же сами прекрасно знаете.
Волошин помолчал и вдруг ответил, тихонько засмеявшись:
— Пожалуй, вы правы, Николаевич, — и это тоже было необычным для него. — Признаюсь честно, я действительно озадачен и даже слегка растерян. Никак не могу понять, что же произошло на проклятой шхуне.
Потом он задумчиво добавил:
— Помните, мы философствовали вчера об отважных моряках, так же, как и во времена Магеллана и древних греков, странствующих на своих утлых доу — «одинокие в ночном море»? Так вот, есть у них еще одна поучительная пословица.
— Какая?
— «Нет чертей, кроме тех, которые выдуманы…»
— Вы хотите сказать, загадка «Лолиты» гораздо проще тех занимательных историй, что мы услышали?
— Вероятно.
— И вы в самом деле не можете всерьез, а не ради оригинальности, даже предположить, что же на ней произошло?
— Вряд ли мы когда-нибудь это узнаем, — вздохнул он.
Насколько я его знаю, Сергей Сергеевич, хотя и любит немножко похвастать своей эрудицией, действительно много знает, умеет хорошо мыслить и ошибается редко. Но, как показали дальнейшие события, на сей раз он, к счастью, ошибся…