— Роботы.
Даже Фотонно-Непревзойденный пошатнулся от такого известия и согнул среднюю антенну, что у бумов означало крайнюю степень изумления. Еще бы — роботы, а так похожи на бумов!
Тем временем машины подъехали совсем близко. Из них вышло несколько существ. Несмотря на разноцветные одежды, бумы тотчас узнали в них биороботов, которых создали когда-то.
Один из биороботов, одетый в лиловый комбинезон, повелительно махнул рукой, приказывая бумам подойти.
Это была невиданная наглость. Естественно, Диодо-Самостоятельный и Фотонно-Непревзойденный реагировали на нее надлежащим образом — они не пошевелились.
— А где ваши хозяева и создатели? — спросил биоробот.
— Наши создатели? — повторил вконец растерявшийся Фотонно-Непревзойденный.
— Да, ведь вы роботы, — без тени сомнения сказал лиловый.
— И так похожи на наших… — задумчиво проговорил его товарищ.
Такого оскорбления бумы не могли вынести. Они круто повернулись и, забыв включить подъемник, скользя и срываясь, вскарабкались по трапу в звездолет. Они избегали смотреть друг на друга. Фотонно-Непревзойденный нажал на кнопку «взлет». Автоматы задраили люки. Звездолет вертикально поднялся и стал набирать скорость на невидимой пружине скрученного пространства-времени.
Бумы летели сквозь тьму космоса, обиженные, злые, раздраженно шевеля антеннами, словно тараканы усиками. А в голове Диодо-Самостоятельиого, как обезумевшая птица, бился вопрос: «Роботы? Да как они посмели? Мы — роботы? Чушь какая, чушь неимоверная, чушь, чушь, чушь!..»
Роджер БЕЙКЕР
БЕТОННЫЙ ОСТРОВ
Саймон не сказал никому, когда нашел это в первый раз. Он запрятал это подальше в карман своего темно-серого комбинезончика и вернулся к детям рисовать на песке карты. Вечером незаметно от мамы он быстро сунул это под подушку. Джейн поцеловала его перед сном и прикрыла за собой дверь. Когда медленно сгустились фиолетовые сумерки, Саймон поднялся, оперся на руку и осмотрел это.
Оно было совсем непонятное: мягкое, гнулось, но не ломалось. И было красивого, какого-то нового для Саймона цвета. А запах был странный… Саймон вдохнул его еще и еще, и вдруг ему стало не по себе. И он силился вспомнить, что бы это могло быть и было ли это с ним раньше. Но в пять лет подолгу не раздумываешь ночами, и незаметно подкрадываются сны…
На другой день оно потемнело и легко растиралось в ладони. Саймону стало противно, он выбросил его и пошел поискать еще.
Саймон послонялся немного по песочнице, а затем метнулся через мощеную площадку для игр вниз по вертикальной белой лестнице к нижнему уровню. Это была запретная для детей территория.
Пекло солнце. Саймон стоял на треугольной площадке, отгороженной с двух сторон стеной. Третья сторона обрывалась. Там, на трассе, далеко внизу — безостановочное движение в двадцать четыре ряда.
Он огляделся, удостоверился, что никого нет, и направился в угол, где сходились стены. Здесь они неплотно прилегали друг к другу, и мальчик протиснулся в щель между ними.
— Саймон, милый, ну что еще там у тебя? — спросила Джейн, когда Саймон, пыхтя, весь в пыли, явился домой подкрепиться.
— О, ничего особенного, мамочка, — сказал он. Но все выдавало его, и Джейн рассмеялась. Держа руку за спиной, он боком продвигался к своей комнате, стараясь улизнуть.
Она наклонилась над ним:
— Пойдем-ка, пойдем, покажи маме.
Очень неохотно он вытащил руку из-за спины и раскрыл кулачок.
Джейн оцепенела, глядя на его ладонь. Наконец она заговорила, боясь, что Саймон услышит, как дрожит ее голос:
— Где ты это нашел?
Саймон замялся. Мама рассердится, если узнает, что он спускался на запретный нижний уровень, так близко от обрыва.
— Ну, оттуда… — небрежно бросил он.
— Понятно. Ты покажешь папе, где именно?
Саймон расплакался:
— Не сердись, мамочка. Пожалуйста!
Внезапно она судорожно обняла его.
— Я не сержусь, милый. Давай забудем об этом. — Ее слезы упали на светлые прядки сына. — Поди помой руки, — сказала она быстро и отвернулась к окну. Он не увидел ее блестящих от слез щек.
Джейн разжала пальцы. Вот оно, рассекает ее ладонь, словно глубокая рана. Ей захотелось немедленно выбросить это прочь, швырнуть в мусоропровод! Пусть истлеет там под грудой банок и картонок, станет прахом. Но это означало — скрыть! А скрыть — это все равно, что подписать себе смертный приговор. Джейн хорошо знала, что власти неумолимы в таких случаях. Стоя у окна и глядя вниз, она, в смятении ждала прихода Роберта.
Они жили невысоко, на тридцать втором этаже. Далеко внизу тянулась трасса безостановочного движения от Северной Шотландии до побережья Средиземноморья. Под солнцем она светящейся лентой перерезала Англию, перепрыгивала через пролив, делила надвое Францию и там, дальше, соединялась с такими же дорогами из Скандинавии, Испании.
Все было ослепительно вокруг, даже сквозь темные очки, обязательные здесь для каждого. Повсюду, насколько хватал глаз, свет отражался от блестящих блоков квартир, учреждений, заводов со стеклянными стенами. Между ними тянулись торговые уровни, соединенные пролетами лестниц с уровнями для развлечений и спортивными уровнями. Тропинки сплошь были вымощены розовыми плитами. Песочницы наполнены мельчайшим серебристым песком. Плавательные бассейны выложены глянцевитым голубым кафелем.
— Что ты будешь с этим делать, мамочка? — Она не заметила, как подошел Саймон, и вздрогнула от его вопроса.
— Мы положим это вон на ту полочку, пока папа не вернется с работы. — Сейчас было важно говорить как можно легче, как будто речь шла просто о куске металла или необычно окрашенном осколке стекла.
Она вынула сосуд, наполнила водой и растворила в нем большую ложку белого порошка. Пока Саймон пил то, что называлось молоком, Джейн спросила как бы между прочим:
— Ты показал это кому-нибудь еще?
— Нет, это секрет, мой секрет, — повторил Саймон, довольный тем, что мама больше заинтересовалась самой вещью и не спрашивает, где он это раздобыл. И добавил доверительным шепотом: — Я уже три нашел.
Сердце Джейн сжалось от нового приступа страха: три!
— А что ты сделал с другими? — В голове ее пронеслось: он ведь может оставить их в лифте, песочнице или бассейне.
— Я выбросил их. В мусоропровод. Они стали противными. — Он помедлил. — Даже смешно. Первая почернела и размякла, а вторая пожелтела и высохла. Что это такое, мама?
— Не знаю, Саймон. Может быть, папа скажет, — поспешно ответила она. Только бы он не догадался, что с ней сейчас творится. — Поди побегай, потом можешь поплавать. И возвращайся до дождя.
В жаркие летние вечера с шести до восьми ежедневно Министерство погоды устраивало двухчасовые сеансы дождей. Для очистки бетона и освежения атмосферы.
Саймон умчался, размахивая на бегу своим маленьким полотенцем. Он любил плавать и уже чувствовал себя уверенно в бассейне для взрослых.
Джейн снова взглянула на это. Если Саймон и в самом деле еще никому не сказал, может быть, удастся избежать вмешательства властей.
Ей вспомнился разговор Саймона с отцом. Мальчик рос очень любознательным, и Роберт гордился сыном.
— Папа, что такое «цветет»?
— Это когда из некрасивого и обычного что-то становится приятным, хорошеньким.
— Непонятное слово, папа, — не успокаивался Саймон. — Откуда оно взялось?
Саймон всегда спрашивал, как произошло слово, с тех пор как Роберт сказал ему, что небоскребы, построенные несколько сот лет назад, называются так потому, что люди сначала думали, будто небоскребы действительно касаются неба.
Роберт отвел глаза в сторону, ему пришлось сказать, что он не знает, как произошло слово «цветет». А позже он жаловался Джейн: «Спросил бы что-нибудь попроще. Например, что такое секс». Они расхохотались.
Роберт пришел домой усталый и разгоряченный. Он был работником нижнего уровня в Министерстве науки, а это означало, что, помимо него, в служебной комнате находилось еще тридцать девять человек. А некто чином выше занимал комнаты на нижних, прохладных и более затененных этажах.