Выбрать главу

«Ага, вот в чем дело! Катер! — подумал он. И вдруг ужаснулся. — А где же корабль?!»

Он привстал, чтобы лучше разглядеть волны. Море было пустынным до самого горизонта, утонувшего в серой вуали. Подтягиваясь на локтях, Гаичка отполз от пенных языков прибоя и сел, привалившись мягким спасжилетом к холодной спине огромного камня.

Как это было? Закрыв глаза, он заставил себя вспоминать. Все, с того самого момента, как почувствовал перемену качки.

…Говорят, что моряк верит своей душе не меньше, чем барометру. Какой еще моряк Гаичка! Но и в него в тот момент ужом вползла тревога. Когда выскочил из кубрика, не узнал моря. Оно было холодным и беспокойным. Ветер срывал с волн белую пену, бил брызгами по мокрым надстройкам. От норд-оста серыми полосами ползли по небу длинные крючья облаков. Но матросы, стоявшие на палубе, смотрели не на небо — на мостик, где перед командиром, вытянувшись в струнку, стоял корабельный радист.

Вскоре все на корабле знали: получен приказ идти на поиски двух ребятишек, унесенных в море на прогулочной шлюпке.

Когда Гаичка заступил на вахту, он сразу понял: предстоит нешуточное. Все офицеры были на мостике, перекидывались репликами.

— Хана пацанам.

— Шлюпка деревянная — не утонет.

— Закрутит.

— Приготовьте первый кубрик, — сказал командир боцману. — Чтоб тепло было.

— Нашли время для катаний! — проворчал старший лейтенант Росляков.

— Мальчишки, что с них возьмешь.

— Прибило где-нибудь. Сидят на берегу, а тут…

— А если не прибило? — резко оборвал его командир. — Видно, что у тебя своих нет.

Он тут же пожалел об этих словах, виновато взглянул на вдруг сжавшегося помощника, легонько обнял его за плечи.

— Ничего, Коля, все будет как надо. Жизнь, она очень большая, если ее не сокращать…

Гудя всеми тремя двигателями, сторожевик на самом полном шел вдоль берега. Луна, словно клок пены, качалась в черных колодцах неба. Она то совсем гасла, и тогда исчезали и небо, и море, и чернильная ночь подступала к самым бортам, а то вырывалась из лохматых туч, освещая хаос волн и рождая в груди неясную первобытную безнадежность.

Гаичка пытался представить себя на месте тех мальчишек в лодке, и тогда душа его стыла в холодном ужасе, и озноб заползал за воротник, и хотелось поскорей в кубрик, под одеяло. Чтобы избавиться от этих, как он говорил себе, «демобилизующих представлений», Гаичка уходил на темное правое крыло мостика и там приседал до дрожи в коленях, хлопал себя по плечам, как извозчик на морозе, отчаянно вращал глазами и головой. И твердил себе, что его дело смотреть и слушать, даже если ничего не видно и не слышно. Потому что в темноте может что-то и мелькнуть, потому что сквозь гудение строп может пробиться иной звук.

Самовнушение помогало. После этого Гаичка с полчаса бодро ходил по мостику, вспоминая слова боцмана о том, что морская служба не песни на полубаке и не книжная борьба с морем, что это постоянная борьба с самим собой.

На рассвете, когда над морем уже разлились молочные сумерки, радиометрист засек на краю экрана светящуюся точку.

— Цель! — заорал он так, что сидящий рядом гидроакустик вздрогнул и вскочил со своего стула.

— Доложите как положено, — спокойно сказал командир.

— Малая цель, пеленг сто двадцать, дистанция двадцать пять кабельтовых. Цель на запрос не отвечает…

Через пять минут и Гаичка уже поймал в бинокль пляшущий на волнах спасательный круг и две головы, повисшие в разные стороны.

Мальчишки оказались молодцами. Когда волны вырвали и унесли весла, они влезли вдвоем в один спасательный круг и легли на дно лодки. Ночью ее опрокинуло.

Слабых, сгибающихся на руках ребятишек внесли в кубрик, раздели, растерли полотенцами, уложили в койки. Кок Шлюндин принес горячий чайник, поставил на стол хлеб, масло, тарелку сахару. Ребятишки выпили по большой матросской кружке чаю и не уснули, как ждал командир, а вдруг повеселели, принялись перемигиваться друг с другом.

— Чему это вы радуетесь?

— А так…

— Выдрать бы вас. Ну да не уйдет. Дома.

Перспектива домашних собеседований произвела впечатление, на минуту ребятишки притихли.

— Зато мы матрац выспорили, — сказал тот, что был постарше.

— Какой матрац?

— Надувной.