Легковушка оказалась целехонькой, только верх ее во многих местах был прострелен. Председатель сунул палец в одно из отверстий пониже, спросил Олега:
— В рубашке родился, парень?
— Ага, — хохотнул тот, — в пуленепробиваемой. — И к Рафу: — Садись, плакса, на заднее сиденье — поможешь мне…
Он тронул машину и осторожно повел ее по дороге, стараясь объезжать кочки и рытвины. И, даже выехав из леса, не прибавил скорости: лишние четверть часа не играли для состояния Димки особой роли, а тряска по плохой дороге ощутимее на большой скорости.
— Лихой парень, — сказал председатель. — Такие в войну особо ценились. Так сказать, в первую очередь.
— И гибли тоже в первую очередь, — откликнулся Старков.
— Ну не скажи: этот умеет осторожничать. Смотри, как раненого повез — не шелохнул.
— Умеет, — подтвердил Старков.
Олег действительно умел. Умел рисковать — на самой грани, на тонком канате, когда спасает только чувство баланса. У Олега было оно, это чувство, и он отлично им пользовался. Как в цирке: канатоходец под куполом качнется в сторону, и публика ахает, замирая от страха. И не знает дура-публика, что все это только умелый ход, хорошо рассчитанный на то, чтобы она ахнула, чтобы взорвалась аплодисментами — цените, маэстро! Он рисковал, этот канатоходец — еще бы! — но чувство баланса, умение быть осторожным на грани не подводит. Почти не подводит.
— А куда фашисты подевались? — осторожно спросил председатель: он, видимо, считал, что ученый имеет право не отвечать на наивные для него вопросы.
Старков так не считал и охотно объяснил:
— Их время кончилось. Какой-то из экранов не выдержал, сгорел, временное поле исчезло, а вместе с ним и «гости» из прошлого. Полагаю, что они сейчас находятся в этом же лесу, только в сорок втором году.
— Живые?
— А может, и мертвые, если нарвались на партизан.
— Так мы же и партизанили в этих лесах.
— Не одни мы. Возле этого села могли орудовать и другие.
— Значит, исчезли, — повторил задумчиво председатель. — Назад вернулись. А как же машина?
— Машина вышла из зоны действия поля, поэтому оно и не захватило ее.
Председатель все еще не понимал.
— А если б они вышли, как ты говоришь, из этой зоны, то и они могли бы остаться?
— Могли бы, — кивнул Старков. — Только мы им помешали.
— Это верно, — согласился председатель. — Правда, по-твоему, по-ученому я понимать не могу. В голове не укладывается.
Старков усмехнулся.
— У меня тоже не укладывалось.
«А если честно, так и сейчас не укладывается, — подумал он. — Как в добрых старых романах: проснуться и сказать: «Ах, какой страшный сон!» Но добрые старые романы мирно пылятся на библиотечных полках, а «трофейная» машина с простреленным кузовом везет в райбольницу парня рождения пятидесятого года, раненного пулей, выпущенной в сорок втором».
— А что ты колхозникам сказал? — спросил он.
— Про банду в старой немецкой форме. Ограбили, мол, где-то трофейный склад.
— И поверили?
— Кто же не поверит? Раз сказал — значит, так. Доверяют мне люди.
— Так ведь же обнаружится, что банды никакой нет. Разговоры пойдут, милиция встрепенется, а бандитов как ветром сдуло.
— Вот ты и растолкуешь, чтоб зря не болтали. Я народ созову, а ты объясни. Завтра в клубе и соберемся. Я расскажу, почему про банду соврал. Кстати, и не соврал: была банда. Да и милицию тоже позвать придется. Дело такое — не скроешь.
Старков кивнул согласно, пожал руку, пошел не торопясь к сторожке: генератор надо выключить, зря электроэнергию не переводить да ребят подождать — вспомнил реплику Петровича о милиции. Верно ведь: дело-то уголовное по мирному времени. Ну что, подследственный Старков, как оправдываться будем?
А оправдываться придется. За опасный эксперимент. За «отсутствие техники безопасности» — так пишут в инструкциях? За Димку. За Рафа с Олегом. За себя наконец…
А что за себя оправдываться? Перемудрил, переусердствовал ученый муж. Как там в старом карточном фокусе: наука умеет много гитик. Ох и много же гитик — не углядишь! За ходом опыта не углядел. За ребятами не углядел. А результат?
Есть и результат — никакая милиция не опровергнет. Теория доказана экспериментально, блестяще доказана — от этого результата не уйти!
…Старков дошел наконец до сторожки, где по-прежнему гудел генератор. Только самописцы писали ровную линию — на нуле, и на нуле же застыла стрелка прибора, показывающего напряженность поля. Напряженность — ноль. Старков выключил ток, посмотрел на индикатор экранов: опять седьмой полетел, никак его Олег не наладит.