Выбрать главу

Садясь в машину, Андрей Аверьянович сказал следователю Чиквани:

— Здесь Леван Чихладзе. С интересом наблюдал за вами, пока Фидо чинил мотор.

— Где вы его видели? — спросил следователь.

— Стоял на каменной скамье в церковной ограде. Увидел меня и скрылся.

— Чихладзе? — спросил Фидо. — Парень из Зугдиди?

— Тот самый, — ответил следователь.

— Он пристально наблюдал за нами там, в селении, где мы беседовали со свидетельницей Цеури Шуквани, — сказал Андрей Аверьянович. — Он ездил за ней вместе с шофером, и я не могу отделаться от мысли, что именно этот Чихладзе настроил свидетельницу так, что она не стала давать показания.

— Так давайте задержим его, — Васо открыл дверцу машины, — он далеко не мог уйти…

— Не имеет смысла, — возразил Андрей Аверьянович. — В чем мы его можем уличить — в том, что он появился в этом селении? Но это никому не возбраняется. Только вот непонятно, как он очутился здесь так быстро. Мы на машине, а он как?

— Дорога делает крюк, — пояснил стоявший у дверцы Гурам, — а Чихладзе мог напрямую, по тропам быстро дойти.

— А вы его знаете? — обратился Андрей Аверьянович к Гураму.

— Не очень хорошо, — ответил Гурам, — он не здешний, бывает только летом.

— У него в вашем селении есть друзья или родственники?

— Пожалуй, нет, раньше я его здесь не встречал.

— Что ж, — усмехнулся Андрей Аверьянович, — попросим Гурама последить, чтобы вездесущий Чихладзе не прицепился к нам сзади на буксирный крюк, и поедем дальше.

Альпинистский лагерь лежал за перевалом.

Слева от дороги зеленели альпийские склоны, справа, на том берегу речушки, вдоль которой поднималась дорога, лежали скалистые, заснеженные вершины, открывались широкие цирки. Впереди, словно перегораживая долину, по которой вилась дорога, высилась остроконечная вершина, белоголовая, в черных прожилках. Кажется, еще немного, и «газик» уткнется в эту мрачную вершину, но он бежал и бежал, взбираясь на перевал, а вершина не приближалась.

Андрей Аверьянович постарался на время выкинуть из головы Левана Чихладзе. Гораздо приятнее было вспомнить Гурама.

— Не от мира сего человек, — сказал он. Все поняли, о ком речь, и Фидо возразил:

— Я бы сказал не так. Он, конечно, выделяется, потому что талантлив, но его доброта, отзывчивость, готовность помочь людям — это в духе национального характера.

— Вернее будет сказать, — вставил Васо, — что он лучший представитель мира сего.

— Вах, философы, — усмехнулся следователь Чиквани. — Сказали бы проще: ему в этой маленькой горной стране все доверяют. Все знают его, и все доверяют.

— И вы тоже? — спросил Андрей Аверьянович.

— И я, — ответил следователь. — Предвижу ваш следующий ход: раз доверяешь, значит, согласен с его мнением об Алмацкире Годиа.

— Логично.

— Время покажет, кто прав, — ушел от дальнейшего спора следователь Чиквани.

— На время надейся, а сам не плошай, — сказал Васо. — Кстати, время работает против тебя: Андрей Аверьянович здесь только три дня, а смотри-ка, сколько всплыло новых фактов, которые разрушают версию о виновности Алика.

— Есть эмоции, есть предположения, — не сдавался следователь, — а фактов нет.

— Упрямый ты человек, Зураб, — не унимался Васо, — и сам уже понял, что следствие надо продолжать, и уже, по сути дела, продолжаешь его, а признаться в том не хочешь. Я же тебя насквозь вижу.

— Еще что ты видишь, прозорливец?

— А еще я вижу, что правы те юристы, которые доказывают, что адвоката надо допускать к участию в деле с момента предъявления обвинения, а не тогда, когда ты, следователь, считаешь предварительное следствие оконченным.

— Слава аллаху, не ты пишешь наши кодексы.

Андрей Аверьянович слушал эту перепалку с улыбкой.

— А вы как считаете? — спросил у него Фидо, не поворачивая головы и не отрывая взгляда от дороги.

— Я из тех юристов, которые полагают: чем раньше адвокат включится в дело, тем лучше.

— Слышал, — сказал следователь Васо, — нас уже двое, а ты один.

— Формальное большинство, — ответил Зураб Чиквани.

— А вы не задумывались над тем, — обратился к нему Андрей Аверьянович, — почему именно три года тому назад Давид стал интересоваться заброшенными тропами через перевалы? Не четыре и не два, а именно три года назад? Может быть, тут произошли какие-то события, которые могут объяснить этот интерес?