— Посветите, пожалуйста, — попросил Менжинский.
Едва водитель повернул руль и направил свет фар на ступеньки, пятно распалось на проворные фигуры, брызнувшие в темноту, как стайка перепуганных воробьев.
Один спросонья не сразу сообразил направление и стал улепетывать вдоль улицы в слепящем луче фар. Было видно, как под длинным балахоном мелькают босые ноги. Рваная кепка налезала бегущему на глаза, и тонкая рука яростно сбивала ее на затылок.
На углу удиравший почувствовал себя в безопасности. Круто повернулся, показал чумазое лицо с моргающими от режущего света глазами, сунул пальцы в рот и так пронзительно свистнул, что Вячеслав Рудольфович вздрогнул от неожиданности.
— Лихой, — сказал он и, помолчав, добавил: — Этому-то от нас убегать нет никакой нужды… А ведь таких тысячи…
— Сотни тысяч, товарищ Менжинский, — негромко и твердо поправил Нифонтов, сидевший рядом. — Учиться им надо, а они на каждом углу шпанят. Куда только Наркомпрос смотрит!
— Туда же, куда и мы… Денег у Наркомпроса нет, учителей не хватает… Прежде чем их посадить за парты, их надо вымыть, дать одежду, хлеб, крышу над головой.
— Оно, конечно, так, Вячеслав Рудольфович. Я насчет ресурсов понимаю… Только ребятишки ведь… Взрослый сам себе голова, а у этих разума еще мало. Помощь им нужна.
— Помощь нужна…
Профессор Вилков, сорокапятилетний брюнет, не потерял самообладания и тогда, когда из тайника, устроенного в ломберном столике, были извлечены шифрованные записи.
— Да, шифр, — подтвердил он, блеснув темными глазами, приметно скошенными к вискам. — Но прочитать вам его не удастся. Это, господин Менжинский, не «собачка на веревочке».
Вячеслав Рудольфович еще со времен нелегальной работы знал, что «собачкой на веревочке» именуют шифр, привязанный к тексту определенной страницы книги, календаря, газеты, журнала или справочника.
Похоже, что такой примитивщины профессор не признавал. Рассматривая записи, Вячеслав Рудольфович подумал, что здесь применена более хитроумная система. Чаще других повторялись единицы, парами и в одиночку. Их дополняли комбинации цифр от ноля до сотни. Наверняка использованы были и условные обозначения, смысл которых мог меняться в зависимости от даты записи, дня недели и прочих условий.
— Ваши «товарищи» научились стрелять и орудовать саблями, но высшей математики им не уразуметь.
— Не надо громких слов, профессор. Курица, извините, снесши яйцо, клохчет так, будто родила планету. Уверяю вас, что в Чека много людей, которые могут не только стрелять…
— Единицы, — запальчиво перебил Вилков. — А с нами тысячи!.. Десятки тысяч культурных людей. Преданных патриотов, готовых отдать жизнь за освобождение России. Спасти ее культуру.
— От кого вы так рьяно желаете ее спасать?
— От хамья. От торжествующих невежд, которые ходят с красными флагами и распевают идиотские частушки…
— Кроме того, сеют хлеб для господ профессоров, печатают им книги, шьют одежду, строят профессорские дачи…
— Наивная агитация… Слова! А неделю назад в квартиру моего сослуживца по кафедре вселили ткачиху с Прохоровской мануфактуры. Она свалила в угол книги, а в судке из севрского фарфора ручной работы вымачивает пайковые селедки…
Темные глаза профессора с ненавистью уставились на Менжинского.
— Уничтожается благородный свет культуры. Великий огонь, который принес людям Прометей!
— А вы не задумывались, что на великом огне Прометея заживо сожгли Джордано Бруно… Однако мы говорим не по существу. Мне нужно предложить вам несколько вопросов.
— На вопросы отвечать отказываюсь…
— Думаю, что у нас еще будет возможность побеседовать. В том числе и на темы спасения русской культуры.
ГЛАВА VIII
В квартире Ступина чекисты никого не застали. Бумажный пепел, раскиданный возле «буржуйки», подсказал, что вожак «Добровольческой армии» оказался человеком осторожным. Оставив в квартире засаду, комиссар Линде поехал на Лубянку.
— Надо было еще вчера выставить надежное оцепление, — посетовал Вячеслав Рудольфович, поглядел на огорченное лицо Линде и не стал распекать комиссара за неудачу.
— Ступин уже неделю не появляется на своей квартире…
— Где же он может скрываться?
— Москва большая, товарищ Менжинский, можно в такую дыру забиться, что не скоро отыщешь. Вдруг он уже катит на поезде?
— Не думаю… Судя по материалам, которыми мы располагаем, Ступин — это один из руководителей заговора. Выступление у них было намечено на завтра. В этих условиях Ступин не мог отказаться от планов. Раз так, ему надо укрыться в таком месте, где он был бы в курсе событий. На месте Ступина стали бы вы забиваться в незнакомую нору?