Завязав шнурок, неприметный прохожий не спеша пошел мимо ворот и завернул за ближний угол.
Порывшись в брезентовом портфеле, Ауров достал конверт, положил в него чистый лист бумаги и написал собственный адрес.
Затем подозвал одного из беспризорников.
— Заработать хочешь?.. Вот держи. Отнесешь записку по этому адресу.
Ауров сунул в грязную руку несколько скомканных десяток.
— Принесешь ответ, получишь еще столько же. Я буду ждать здесь… Чтобы быстро. Одна нога здесь, другая там!
Обрадованный неожиданным заработком, беспризорник помчался по улице.
Ауров поднялся, наискось пересек улицу и остановился в подъезде недалеко от ворот знакомого ему дома. Когда из ворот вместо беспризорника вышли двое молодых мужчин, все стало ясно.
Епимах скорым шагом пошел в противоположную сторону. Долго петлял по улицам и переулкам, пока убедился, что за ним никто не идет. Только после этого направился к Палихе, к деревянному домику, с двором, заросшим сиренью.
Задержанный чекистами беспризорник был похож на серого зверька. В ватнике, из прорех которого вываливалась вата, перепоясанный веревкой, босой и тощий, он сидел, неприручаемо посверкивая глазами из-под свалявшихся лохм.
— Хрусты дал, — скупо цедил он, — сказал — отнеси…
— Какой он из себя? — спросил Нифонтов, жалостливо разглядывая худолицего грязного парнишку.
— Обыкновенный… Голова с ухами, на двух ногах ходит.
— И пятки сзади… Тебя по-хорошему спрашивают.
— Отпустите, дяденька,… Что я такое сделал?
— Беляк это был… Может, ты тоже за деникинцев?
— Не, беляки мамку убили… В Ярославле, когда мятеж там был.
— Ну вот… А ты, выходит, им помогать взялся.
— Разве я знал?.. Да я бы тогда ему, гаду, горло перегрыз.
— Отец где?
— Не знаю… В семнадцатом году с красным отрядом воевать ушел. Сгинул, наверное, где-то. Сестренка, та в гулящие подалась… Хлеба бы дали… Два дня не жрал.
Нифонтов вытащил из кармана горбушку. Взвесил на ладони собственный суточный рацион и решительно отломил половину.
Беспризорник схватил хлеб и, наклонив голову, принялся обкусывать его то с одного бока, то с другого.
— Не торопись… Звать тебя как?
— Сычуг… Кличка это… Я, гражданин начальник, в шпане состою.
— Знаю, что не в благородном пансионе занимаешься… Фамилия у тебя должна быть, как у всех людей. Имя… У тебя ведь тоже голова с ухами и на двух ногах ходишь.
— А бить меня не будете?
— Зачем тебя бить?
Беспризорник поморгал, видно решая для себя какой-то важный вопрос, и сказал, что фамилия Кирьяков, звать его Федором, а по отчеству он Степанович.
— Ну, вот и полный титул обнаружился… С нами поедешь. Если схватим мы того, кто тебя с письмом посылал, опознать поможешь.
— Ладно… Опознаю. Вы в Чека меня повезете?
— В Чека… Ты не бойся.
Крохин, как было условлено, появился на Палихе поздно вечером.
— Страх господен, Епимах Андреевич, — заторопился он, едва успев войти в комнату. — Метут всех наших густым веничком. А я с утра до вечера на глазах верчусь, по горячим уголькам бегаю. Аж сердце заходится.
Филер без нужды оглядывался по сторонам, елозил на стуле и мелко перебирал пальцами, словно ссучивая невидимую нитку.
Ауров усмехнулся и достал бутылку спирта.
— Пей… Дрожишь, как мокрая мышь.
— Во, Епимах Андреевич! В самый раз теперь утробу утешить.
Крохин залпом выпил, крякнул и принялся закусывать добрым, присыпанным крупной солью салом.
— Оголодал, целый день бегамши… Знатное у вас сальцо. За такое на Сухаревке надо больше тыщи отваливать.
— Так отвалил бы, что мнешься.
— Капиталов не имеется, извините благодушевно… Гол как сокол. Ведь у меня только и богатства было, что три домика… Харч у меня теперь, Епимах Андреевич, никудышний…
— Ладно, не вопи… Тебе по-барски жить и не положено. Кого еще взяли?
— Чернохвостова… Профессора Вилкова, что в Петровско-Разумовском жил… Студентика замели, того молоденького, которого Щепкин у себя заместо «шестерки» держал.
— Огородникова…
— Его самого… Люто гребут, Епимах Андреевич. У Астрова тоже, похоже, побывали…
Загибая пальцы, Крохин перечислял все новые и новые фамилии.
У Аурова захолодело между лопатками.
Это был провал, конец.
— Еще одна новостинка есть, — сказал Крохин.
— Ну!
— Вроде бы и маленькая, а на примет тоже надо взять… Ох и духовитое сальцо, Епимах Андреевич.