С этой целью мы проделали путешествие в столицу, где были представлены главе государства, носившему звание «повелителя мыслящих». Дело в том, что сами сапонийцы называют себя «мыслящими» (и с полным правом, надо заметить); забота о науке у них на одном из первых мест, и в дискуссиях ученых принимает живейшее участие вся нация. Нам вскоре предстояло убедиться в этом на опыте, который едва не закончился для нас печально.
Мы прожили среди сапонийцев примерно два года, когда противоречия между двумя широко распространенными научными взглядами особенно обострились. Представления старой школы об устройстве их мира подверглись энергичным нападкам со стороны выдающегося естествоиспытателя по имени Глагли, которого живо поддерживали все молодые прогрессисты. А посему, как это здесь принято, Глагли должен был предстать перед судом «Академии мыслящих», чтобы решить, терпимы ли его идеи и открытия с точки зрения интересов государства и законности. Противники Глагли настаивали на том, что новое учение противоречит старым и неприкосновенным законам «мыслящих». Они требовали поэтому, чтобы Глагли либо отказался от своего учения, либо был подвергнут наказанию, полагающемуся за лжеучения. Главным образом они сочли вредоносными и ложными три момента в учении Глагли.
Во-первых, планета внутри пуста, наполнена воздухом, а кора ее не более трехсот локтей толщиной. Против этого они возражали так: будь поверхность, по которой передвигаются «мыслящие», такой толщины и находись она над пустотой, они давно бы уже провалились. А между тем в книге величайшего из древних мыслителей Эмзо (так звали сапонийского Аристотеля) написано: «Планета должна быть плотной и не даст трещин во веки веков».
Во-вторых, Глагли утверждает: мир состоит из двух основных элементов — жира и щелочи, которые являются единственными элементами вообще и существуют вечно; мир сформировался из них механическим путем, а следовательно, не может быть ни другого пути, ни тел, не состоящих из жира и щелочей. Ему возражали: не только жир и щелочь, но и глицерин и вода являются элементами; они ни в коем случае не могли сами по себе приобрести форму шара; тем более что в древнейшей летописи «мыслящих» сказано: «Мир возник посредством выдувания изо рта великана, имя которому — Ридипуди».
В-третьих, Глагли учил: «Этот мир — не единственный из миров. Имеется бесконечное количество иных миров, каждый из которых является пустым шаром из жира и щелочей, свободно парящих в воздухе. На них тоже живут мыслящие существа». Этот тезис был сочтен не только ошибочным, но и угрожающим устоям государства. Ему возражали следующим образом: «Существуй иные, неведомые нам миры, они находились бы под властью «повелителя мыслящих». А между тем в конституции записано:
«Если кто-нибудь заявит, будто есть нечто не подчиняющееся «повелителю мыслящих», того следует кипятить в глицерине, пока он не размягчится». На собрании поднялся Глагли; защищаясь, он особенно упирал на тот факт, что учение о плотности мира противоречит тому, что его «кто-то выдул». Он вопрошал: где же стоял этот великан Ридипуди, если нет никаких других миров? Академики старой школы, несмотря на всю свою ученость, не смогли опровергнуть этого тезиса, а Глагли отстоял первые два пункта, подвергшиеся критике. Но третий — третий навлек на него подозрения. Политическая одиозность его была настолько очевидна, что даже друзья Глагли не осмеливались вступиться за него, ибо утверждение, будто возможно существование иных миров, рассматривалось как антигосударственное и антинациональное. А так как Глагли отнюдь не желал отказываться от своих положений, то большинство членов академии высказывалось против него, и злейшие враги Глагли уже принялись подтаскивать котел с глицерином, чтобы покипятить его, пока он не размягчится.
Слушая все эти беспочвенные выступления «за» и «против» и будучи убежден, что нахожусь на поверхности мыльного пузыря, который пущен моим сыном в сад секунд шесть назад при помощи соломинки, я понял, что в споре, где обе стороны отстаивают неверные позиции, это может стоить жизни существу честному и думающему. Как-никак «размягчение» у сапонийцев представляет опасность для жизни — я не смог более сдерживаться, вскочил с места и попросил слова.
— Не делай глупостей, — прошептал Вендель, пробившись ко мне. — Договоришься до беды! Все равно им не понять. Вот увидишь! Умолкни!