— Что здесь происходит? — вскричал я испуганно. — Где мы? Лед выдержит нас?
— Мы на мыльном пузыре, — хладнокровно ответил дядюшка, — То, что ты принял за лед, — поверхность прочной водяной пленки, образующей пузырь. Известно ли тебе, насколько прочен слой, на котором мы стоим? По человеческим масштабам: пятьсот таких пленок, положенных одна на другую, дадут пленку толщиной в миллиметр.
Я невольно приподнял одну ногу, словно это могло уменьшить мой вес.
— Ради всего святого! — воскликнул я. — Что за легкомысленные игры! Ты мне правду сказал?
— Можешь не сомневаться. Но бояться тебе нечего. Для твоих теперешних размеров эта пленка по прочности не уступает стальной плите толщиной в двести метров. Видишь ли, с помощью микрогов мы стали меньше — во всех отношениях — в сто миллионов раз. И выходит, что этот мыльный пузырь объемом в сорок сантиметров для нас сейчас величиной с нашу Землю.
— А сами мы какого роста? — поинтересовался я с сомнением в голосе.
— Так примерно в шестьдесят тысяч раз «ниже» миллиметра. Нас в самый мощный микроскоп не различишь.
— Но почему же мы не видим ни дома, ни сада, самой земли, наконец?
— Все оптические отношения так изменились из-за нашего уменьшения, что, хотя мы абсолютно четко различаем все вокруг, от нашего прежнего мира, физические основы которого в сто миллионов раз больше, мы совершенно оторваны. Ты должен удовлетвориться тем, что ты увидишь на мыльном пузыре, этого будет предостаточно.
— Мне только удивительно, — перебил я его, — что мы вообще что-то видим, что в изменившихся условиях наши органы чувств не изменились. Ведь мы же сейчас меньше, чем длина световой волны; молекулы и атомы должны воздействовать на нас по-иному.
— Гм! — дядюшка Вендель рассмеялся. — Что вообще такое волны света и атомы? Это условные масштабы, которые одни люди рассчитали для других. А мы вот уменьшились, и вместе с нами уменьшились все масштабы. Но какое отношение это имеет к восприятию? Восприятие первично, как данное; свет, звук, давление остаются для нас неизменными, ибо это качества. Только эти качества изменяющиеся, и, пожелай мы произвести здесь физические измерения, обнаружилось бы, что световые волны в сто миллионов раз короче.
Тем временем мы продвигались вперед по поверхности пузыря, пока не добрались до места, где прозрачные лучи фонтанировали вокруг нас, когда меня неожиданно пронзила мысль, от которой у меня кровь в жилах остановилась. А что, если пузырь сейчас лопнет? Если взрывом меня бросит на одну водяную пылинку, а дядюшку Венделя с его микрогами — на другую! Тогда никому меня не найти!
— Поторопись, Вендель, поторопись! — крикнул я. — Верни нам наши человеческие размеры! Ведь пузырь должен вот-вот лопнуть!
Счастье еще, что этого не случилось! Как долго мы уже здесь?
— Не беспокойся, — ответил Вендель невозмутимо, — пузырь проживет гораздо дольше, чем мы на нем пробудем. Все временные понятия для нас уменьшились вместе с нами, и то, что ты считаешь минутой в пузыре, — на Земле всего лишь одна стомиллионная часть минуты. И если пузырь продержится в воздухе всего десять земных секунд, то для нашей нынешней конституции это срок целой человеческой жизни. А вот обитатели мыльного пузыря живут в сто тысяч раз быстрее, чем сейчас мы.
— Что-что? Не хочешь ли ты сказать, что на мыльном пузыре есть живые существа, помимо нас?
— Конечно, есть, и притом весьма высокоразвитые. Только время у них течет примерно в десять миллиардов раз скорее, чем на Земле, то есть они воспринимают все и живут во столько же раз быстрее. Это значит, что три земные секунды равняются миллиону лет на мыльном пузыре, хотя у его обитателей и нет года в нашем понимании, потому что их мыльный шар не имеет постоянного и достаточно быстрого вращения. А если ты представишь себе, что этот мыльный пузырь, на котором мы находимся, возник не менее шести секунд назад, то ты согласишься, что за эти два миллиона лет здесь могла образоваться совсем недурная жизнь и соответствующая цивилизация.
По крайней мере, это говорит мне мой опыт пребывания на других мыльных пузырях, не отрицавших семейного сходства с матушкой-Землей.
— Но где они, эти жители? Я, допустим, вижу какие-то предметы, напоминающие растения, а эти купола-полушария могут оказаться городом. Но никаких человекоподобных я обнаружить не смог.