— Вы пожалеете о своем лживом заявлении! — прервал ее Максим Исидорович.
— Не надо кричать, — поморщился начальник. — Если вы ставите вопрос официально, Вера Федоровна, то прошу в письменном аиде. Оставим вопрос о диссертации…
— Нет, не оставим! — Вера Федоровна уже закусила удила. — Потому что именно с этой диссертации все и началось. Пиреев, как видно, взбеленился и решил за свою неудачу отыграться на мне. Первым актом мести было закрытие темы океанских течений. Он знал, что направляет удар против меня, потому что…
— Вы, товарищ Андреева, не разводите демагогию! — Максим Исидорович с несвойственной ему поспешностью вскочил со стула. — И не думайте, что раз вы московского подчинения, то мы не найдем на вас управу!
— Не надо кричать, — несколько повысил голос Алескер Гамидович. — Что за базар устроили? Что за взаимные угрозы? Поскольку возник конфликт, придется разобраться, но только в спокойной…
Вдруг он осекся. Глаза его, обычно полуприкрытые веками, широко раскрылись, будто им предстало нечто в высшей степени удивительное. Вера Федоровна невольно обернулась, чтобы проследить его взгляд, и увидела, что у Пиреева вроде бы что-то написано на лбу. Она сильно прищурилась и прочла надпись, сделанную четками синими буквами:
СЪЕДЕННЫЙ МНОЮ БАРАН УКРАДЕН В КОЛХОЗЕ им. КАЛИНИНА
Что-то как бы лопнуло у Веры Федоровны внутри. И она засмеялась. Она тряслась от смеха, не имея сил взять себя в руки. Вынула из сумочки круглое зеркальце и протянула недоумевающему Пирееву:
— Посмотрите на себя, Максим Исидорович…
Чернее грозовой тучи, надвинув на брови капроновую шляпу, приехал Максим Исидорович к себе на дачу. Сразу же он вызвал садовника Эльхана и, не снимая шляпы, потребовал подробного отчета: где и у кого именно был куплен злополучный баран, долженствовавший в конце своего земного пути украсить пиршественный стол новоиспеченного доктора наук и вместо этого неведомым образом пославший из иного мира отвратительную отметину. Эльхан был очень испуган, потому что и у него на лбу была такая же надпись.
Было похоже, что она несмываемая. Близкая к обмороку жена Максима Исидоровича, у которой тоже появилась надпись, перепробовала на лбу супруга все моющие средства и растворители, срочно закупленные садовником. Надпись не сходила. Пожалуй, после стирального порошка «Дарья» она стала даже немного ярче.
А наутро началось расследование. Дело в том, что пострадал не один Максим Исидорович. У всех окрестных дачников, коим расторопный Эльхан сплавил лишние бараньи части, тоже, выступила на лбу такая же надпись, сделанная точно таким же прекрасным чертежным шрифтом, будто писанная одной рукой. Соседи были разные, среди них оказались торошгавцы, кинувшиеся к дерматологу в поликлинику, и, естественно, такая опрометчивость не могла не вызвать у общественности интереса к надписям. Неблагодарные соседи и указали негодующими пальцами на дачу Пиреева.
С повязкой на лбу вышел Максим Исидорович к двум гражданам, прибывшим для расследования. Спокойно, с достоинством указал им на то, что лично он барана не покупал — покупал садовник Эльхан. Срочно вызванный садовник подробно описал расследователям внешность лиц, у которых купил барана, а также место возле базара, на котором состоялась сделка.
Максим Исидорович попросил посетителей поскорее закончить расследование, выявить настоящих виновников и примерно их наказать, так же, как и непотребных шутников, пустивших в ход некие научные средства типа меченых атомов с целью опорочить невинных людей.
После этого Максим Исидорович удалился в свою комнату, лег на тахту и впал в тихое отчаяние.
Поскольку источник неприятностей, постигших многих людей, был налицо (или, вернее, на лице), то на животноводческой ферме колхоза имени Калинина произошли значительные перемены. Было возбуждено уголовное дело против заведующего фермой и двух его сподвижников, которые за короткий срок пустили по внерыночным каналам не менее одиннадцати баранов, из колхозного стада. Заведующий Даи-заде на следствии клятвенно ссылался на волков. Под давлением неоспоримых фактов, однако, он был вынужден признаться в лихоимстве.
Что же до надписей, то спустя две недели они начали бледнеть и вскоре совсем исчезли со лбов потерпевших.
Боль насквозь просверлила глаз. Должно быть, его, Ура, подстерегли в засаде, влепили камень, выпущенный из пращи… Постой, как же это было?
Ур чуть приоткрыл левый глаз. Правый не раскрывался, заплыл. Серая узкая комната с окном, забранным решеткой, столик и табурет у окна… Где он?..