— Я все время сидела тогда здесь и вниз не спускалась. Кто отравил, тот пусть и отвечает, — тихо сказала Беба.
Как бы не расслышав, подполковник продолжал:
— В распоряжении убийцы было три с половиной минуты. Но я сброшу вам полминуты.
— Какие полминуты? — опешила Даргова.
— Те самые, когда вы подошли вот к этому окну, — он указал рукой на окно, — чтобы узнать, кто пошел открыть почтальону — Даракчиев или Жилков. И постарайтесь не пропустить одну важную деталь в мизансцене, Даргова. Вы должны спускаться… босиком. Как в прошлую пятницу!
— Значит, Дамян… этот идиот, ляпнул все-таки? — после некоторого молчания спросила Беба удивительно безразличным тоном.
— А что ему оставалось делать? Своя рубашка ближе к телу. Кто отравил, тот пусть и отвечает, как только что вы сами заметили.
— Неужели вы, товарищ Геренский, можете подозревать меня в убийстве Жоржа? — тихо спросила Беба.
— Нет, я не считаю, что именно вы отравили Даракчиева. Но могли отравить. И к тому же громогласно запугивали его убийством.
— Запугивала убийством, — сказала она с горькой усмешкой. — Разве у меня такой уж преступный вид?
— Ладно, Даргова, не теряйте время зря. Это бессмысленно.
Обычные, почти ничего не значащие слова подействовали на женщину сильнее увещеваний и запугиваний. И, собравшись с мыслями, она заговорила сжато, твердо, решительно:
— Да, этот скот вас не обманул. Действительно, он мои слышал шаги. Зачем я сунулась вниз? А вот зачем. Тогда, в пятницу, Жорж порвал со мной. И сказал, что навсегда. Попробуйте понять мое состояние. Не знаю, как я выгляну в ваших глазах, но я такая, какая есть, и я его любила. Слишком неожиданной и жестокой была измена, вся кровь бросилась мне в голову, а в висках будто молотками за стучало: убей, убей, убей… Сперва я хотела кинуться к нему и задушить. Однако задушить Жоржа даже и вы, пожалуй, не смогли бы. Не удивляйтесь, он был спортсмен, сильный, как тигр, и гибкий, как пантера.
— Я и не удивляюсь, — спокойно сказал Геренский. — Навыка нет единоборствовать с тиграми и пантерами. У нас в Болгарии другие звери.
— И тогда меня осенило: пистолет! Как-то в буфете, где Жорж хранил обычно деньги, я мельком заметила пистолет. Я слишком была потрясена, чтобы размышлять, заряжен он или нет, да к тому же я ни разу в жизни, сказать по правде, и не стреляла. В тот момент я забыла обо всем на свете и шептала про себя одно: убить, убить… Когда он спустился вниз, я подскочила к двери и прислушалась. Представляете, он спокойно мурлыкал какую-то мелодию. Тут раздался звонок, Жорж пошел открывать калитку, а я бросилась вниз, к буфету. На мое счастье, а может несчастье, тот ящик оказался заперт. Я готова была зубами грызть замок! Будьте вы прокляты оба, и подлый Жорж, и пистолет, подумала я, и поднялась наверх…
— Сочувствую вам, — сказал подполковник. — Вы так красочно все рассказали, что у меня мурашки по коже. Теперь я позову помощника, засечем время, а вы изобразите все наяву. Думаю, сцена займет около минуты.
Он почти угадал: это сцена заняла семьдесят секунд.
Когда все участники эксперимента отрепетировали свои роли поодиночке, настало время сыграть всю сцену. По составленной Смиловым графической схеме действующие лица заняли исходные позиции. Внимательно всех оглядев, Геренский сказал:
— Эксперимент подходит к концу. Если исключить наше присутствие и замену Даракчиева Дарговым, вся обстановка точно такая же, как в прошлую пятницу. Семь человек, шесть рюмок с коньяком и еще фужер — вместо седьмой чаши.
— Но на сей раз горькую чашу предстоит испить мне, — заявил Даргов.
— Вы все были участниками небезызвестного коктейль-парти, — продолжал подполковник, — и знаете, как развивались события. Нет необходимости напоминать их вам. Больше затрудняет меня ваша роль, Даргов. Вы не были тогда здесь, и я…
— Не беспокойтесь, — опять прервал его Коста Даргов. — Я не раз бывал на этих сборищах. Так сыграю роль Жоржа, — тут он комично поклонился в сторону своей жены, — что все поверят в его воскресение.
— Хорошо! Играйте, но не переигрывайте. Никакой театральщины. Ясно?.. Ладно, начинаем. Итак, Жилков по звал с верхнего этажа Богдану Даргову, а Даракчиев — Средкова. И вся семерка уже около стола. Прошу, пожалуйста.
Все обступили стол, взяли свои рюмки: Даргов — с показным рвением, Беба и Жилков — равнодушно, остальные — с видимым смущением. Коста высоко поднял фужер и заговорил:
— Я не знаю, что говорил Жора последний раз в своей жизни, но уверен: он не изменил нашему любимому тосту. Друзья! Жизнь коротка, как мимолетный сон. Выпьем же за веселье!