— Да, это, хотя я, вероятно, употребил бы другие слова.
— Разрешите мне продолжить мысль. И сегодня, когда в отношениях между нашими странами наметился поворот к лучшему, когда русские и американцы вместе осваивают космос, мне, частному лицу, тоже следовало бы внести лепту в установление атмосферы доверия… Все это так: но я считаю, что полнейшая откровенность — единственная основа для взаимопонимания…
Странно, мы беседуем с мистером Леманом почти час, но у меня нет ощущения, что я говорю с живым человеком. Он так и остался для меня «голосом в телефонной трубке».
Мы стоим с Леманом у автопортрета Альбрехта Дюрера. Того самого, гордости львовского собрания.
— Собирать картины начал мой отец, — говорит Бобби. — Очень давно. Еще перед первой мировой войной. И успешно конкурировал с другими любителями искусства — Морганом, Меллоном, Клеем, Фриксом. У отца был отличный вкус, но он все же пользовался услугами искусствоведов-посредников. Я предпочитаю полагаться только на себя. Сам оцениваю вещь, сам проверяю ее подлинность. И пока у меня нет оснований не доверять себе. Нам принесли кофе. Вы ведь его любите… Мне сказали, что пьете его даже по вечерам.
Сам Бобби лишь ради вежливости отпил глоток. Но кофе был отменный — смесь «арабики» и «харари».
— Нравится?
— Да, спасибо.
— Вы коммунист?
— Конечно.
— Почему вы сказали «конечно»? Разве у вас все коммунисты?
— Все ли у нас члены Коммунистической партии? Нет, не все. Но и мой дед, и мой отец были членами партии. Я с четырнадцати лет в комсомоле, с двадцати двух — в партии.
— Да, времена бегут, — элегически произнес Бобби. — Вот и появились коммунисты от деда и прадеда. С этим приходится считаться. Диалектика. К месту ли я употребил это слово? Но я, если хотите, всегда был и останусь приверженцем священности принципа неприкосновенности частной собственности. Частная собственность гарантирует все — свободу, право чувствовать себя суверенным человеком, возможность создавать Аполлона Бельведерского или же писать автопортрет, который мы с вами сейчас так внимательно рассматриваем. Чтобы на писать такой автопортрет, у Дюрера должны были быть деньги, чтобы спокойно жить и есть, и надежда, что со временем найдется меценат, который купит эту работу. Теперь вам будет понятней, что именно я хочу сказать. Конечно, межгосударственные отношения будто бы требуют того, чтобы Дюрера возвратили именно на то место, где он был взят. Но не забывайте, что во времена вашей революции принцип частной собственности был нарушен. Вы отказались платить долги другим государствам. С моей точки зрения, это было откровенным грабежом. И тот, кто принципы частной собственности считал священными, вправе был ответить корсарством. Таким корсарством и были действия последнего куратора библиотеки Оссолинских Андрея Любомирского. Он ведь не признал правомочным появление ваших войск во Львове в 1939 году и бежал на Запад. После войны ему достался дюреровский альбом. Учитывая тот факт, что в свое время альбом рисунков попал в библиотеку Оссолинских именно в качестве дара от князей Любомирских, Андрей Любомирский и забрал его себе. Он поступил как пират, но пират, отстаивающий права семьи. Согласитесь, старый князь Любомирский передавал альбом библиотеке Оссолинских, а вовсе не Советской власти!
— Видимо, вы, мистер Леман, уже размышляли над этической стороной дела. Я сужу по тому, какое количество фактов вам известно и как последовательно вы их организовали.
— Да что же тут скрывать? — спросил старый Бобби. — Конечно, я об этом думал. И вот к какому выводу пришел: межгосударственные отношения остаются межгосударственными. Пусть себе их и решают правительства. Я целиком и полностью за советско-американскую дружбу. Но я, сколько бы ни старался, не могу стать коммунистом. И не желаю считать, что свободное предпринимательство худшая основа для прогресса общества.
— Но существуют нравственные критерии, которые разделяют в равной мере и финансисты, и коммунисты.
— Тогда я скажу яснее, — поднял на меня некогда стальные, а теперь уже бесцветные глаза Бобби. — Я признаю право наследников князей Любомирских изъять альбом Дюрера, коль скоро во Львове всем заправлять стали коммунисты. Я считаю, что был вправе купить альбом у Андрея Любомирского.