Владыка слушал Шухевича. И хотя глаза его казались внимательными, в мыслях митрополит был далеко. Может быть, он вспоминал времена молодости и начало своей тяжбы с огромной страной, протянувшейся на девять тысяч километров к востоку. Он дрался как мог. Не разрешал себе ни передышки, ни отдыха, ни сна без направленных сновидений…
— Оставаться в тылу большевиков для нас имеет смысл лишь в том случае, если есть надежда на возвращение немцев…
Митрополит понимал, что ни Шухевич, ни сам Бандера не могут повести за собой нацию. И вообще, что они умеют? Действовать по указке Гитлера и Гиммлера? А если Гитлер и Гиммлер прикажут долго жить? Сумеют ли эти господа прожить своим умом хотя бы месяц?
— Мы просим вашу экселенцию дать нам отцовский совет с учетом политического положения в мире и на фронтах войны. Скажите, что нам делать.
Хороши политические бойцы, которые как гимназисты приходят просить совета, что именно им надо делать!
— Надо делать то, что делали до сих пор, — сказал митрополит. — Любые виды сопротивления большевикам будут свидетельствовать о том, что мы не капитулировали. Действовать можно не только с помощью меча. Не следует забывать и о силе слова. Впрочем, через час у меня назначена встреча с несколькими друзьями нашего дела. Вам было бы полезно остаться и послушать…
Через час, когда Шухевича вновь проводили в покои, тут уже были коадъютор Иосиф Слипый, прямой наследник Шептицкого, капеллан Иван Гриньох и трое в светлой одежде. Их Шухевич видел впервые. Митрополит сидел в том же кресле. В руках он держал книгу в синей коленкоровой обложке «Как Русь ходила по следам Даниила». Шухевич ее читал. О князе Данииле Галицком в ней не было ни слова. Зато на первой странице помещена фотография самого митрополита, под которой шла гравированная надпись: «Их экселенция Андрей граф Шептицкий митрополит Галицкии, архиепископ Львовский. Протектор и организатор паломничества». Это была из данная еще в 1907 году книга о паломничестве верующих из Львова к святым местам в Палестине. Различных рекламных поездок Шептицкий организовал за пятьдесят лет достаточно. Сегодня он взял в руки старую книгу, может быть, для того, чтобы посмотреть на свою фотографию в молодости. Владыка прощался с миром. И все это понимали.
— Я хотел бы сказать, — начал Шептицкий, — что ни в какой ситуации не следует отчаиваться. Форм борьбы за свою веру и свою идею очень много. Они зависят от конкретно сложившихся обстоятельств, от реальности. Мы можем и должны ослаблять врага изнутри. Что же для этого нужно делать? Первое. Верные люди, и в большом количестве, должны проникать в ряды врагов и дискредитировать их идеи неуемным рвением, доведенным до абсурдных крайностей. Надо громко клясться в верности их принципам и лозунгам, постоянно выражая политическое недоверие тем, кто искренне примкнет к большевикам.
Второе. Необходимо подготовить определенное количество образованных людей, которые бы умело и осторожно вели среди населения пропаганду в том направлении, что большевистская идея пролетарского интернационализма враждебна нашей идее национального возрождения. Особо акцентируйте тот момент, что близость украинских и русских культур опасна. Поэтому каждый сознательный патриот должен вести работу не на сближение этих культур, а на их постепенное отделение друг от друга — языковое, эстетическое, этническое.
Владыка умолк и закрыл глаза. Все понимали, что это завещание.
— Еще не все, — тихо сказал Шептицкий. — Сейчас я продолжу.
— Вам что-нибудь подать, ваша светлость?
— Попросите, чтобы принесли воды. Нет, не из графина.
Владыке принесли стакан той воды, которую специально для него привозили с предгорий Карпат из источника, известного лишь немногим. У воды был странный солоноватый вкус, но Шептицкий считал, что она позволяет ему поддерживать силы и снимает головную боль. Владыка пил с закрытыми глазами. Его кадык медленно двигался, отсчитывая глотки. Все молчали. Обдумывали то, что услышали. Ведь это была не пасторская беседа, а изложение широкой политической программы. Казалось, у митрополита не хватит сил допить воду. Но вдруг Шептицкий открыл глаза, и все увидели, что взгляд его снова тверд.
— Я говорил о стратегии. Теперь о тактике. Если я доживу до прихода Советской Армии и если меня хоть один раз допросят, после моей смерти объявите, что допросы ускорили кончину. Я заканчиваю. Вы знаете, что немцы расстреляли во Львове значительную часть украинской и польской интеллигенции. Мы протестовали против подобных действий немцев, но решительно воспрепятствовать им не могли. Однако теперь не время слать проклятия на головы наших неудачливых союзников. Надо постараться сделать так, чтобы ответственность за эти действия пала на большевиков. Мы должны неустанно повторять, что дело здесь нечисто, что в расстрелах виноваты не только немцы, но и новые власти, которые затем будто бы постарались свалить все на немцев.