— Как с поисками, Семен? — спросил он старшего инспектора. — Райотдельцев привлек?
— Конечно. Они и сегодня ищут. Я как узнал, что убитый скорее всего художник, позвонил им. Сказал, чтобы в первую очередь за художников взялись. Вчера-то я не знал этого! — сказал он недовольно. — В два счета бы нашли.
— Хвастун, — усмехнулся Корнилов. — Давай держи связь с райотделом.
Варя, техсекретарь Корнилова, приоткрыла дверь, сказала чуть раздраженно:
— Игорь Васильевич, опять этот Гусельников звонит. По местному. Требует приема.
Корнилов вздохнул. Гусельников осаждал его уже давно. Сначала прислал длинное и вежливое письмо. Чувствовалось, что у автора дрожали руки — буквы были большие и волнистые. Гусельников жаловался на то, что уже два года, как уголовный розыск установил у него в квартире, в настольной лампе, подслушивающее устройство и следит за каждым его словом.
«Нельзя преследовать человека всю жизнь, — писал Гусельников. — Я уже давно стал честным человеком. Три года назад сотрудники стадиона имени Сергея Мироновича Кирова с почетом проводили меня на пенсию. Подарили телевизор, оставили постоянный пропуск на стадион. И вот теперь я снова на подозрении. Почему? Стыдно травить старого, больного и ныне беспредельно честного человека». Заканчивалось письмо просьбой убрать магнитофон из квартиры.
«Что за бред? — подумал Игорь Васильевич. — Какой магнитофон, какая слежка? Этот Гусельников явный псих!» Он повертел письмо в руках, не зная, что с ним делать, а потом написал на нем: «В архив».
Но Гусельников продолжал писать. Начальнику управления, в горком партии, в Министерство внутренних дел. И все письма стекались к Корнилову. Игорь Васильевич попросил сотрудников райотдела навести справки о Гусельникове. Оказалось, что он действительно болен. Уже несколько лет страдает психическим расстройством. А двадцать лет тому назад был приговорен к десяти годам заключения за крупные взятки — он работал в отделе учета и распределения жилплощади. Отсидел семь лет и все последние годы проработал сторожем на стадионе…
И вот теперь просится на прием… Что ему сказать? Как объяснить, что никакие магнитофоны никому уголовный розыск не подключает? Как разговаривать с больным? Не принимать? Но он опять будет писать во все концы.
— Ну так что ему сказать? — спросила Варя.
— Пусть приходит! — решился Игорь Васильевич. — Позвони, чтобы пропустили ко мне.
Варя удивленно посмотрела на Корнилова и хотела уже закрыть дверь, но Игорь Васильевич остановил ее:
— Нет, Варя, он больной человек, еще заблудится в наших коридорах. Сходи-ка за ним сама…
— И-и-и-горь Васильевич, — недоуменно протянула Варя.
— Иди, иди!
Через десять минут Гусельников сидел в кресле перед Корниловым и быстро-быстро моргал длинными белесыми ресницами. Он был высок, тощ как дистрофик, и вся кожа у него — и на лице и на руках — пестрела от крупных рыжих веснушек. Игорь Васильевич ожидал увидеть дергающегося психа с шалыми глазами, готового забиться в падучей, но Гусельников смотрел на него осмысленно и спокойно, и походил он скорее на старого доктора, чем на больного.
— Я вас слушаю, — сказал Игорь Васильевич.
Гусельников поерзал в кресле и, весь подавшись к Корнилову, сказал тихо, просительно:
— Уберите магнитофон, товарищ начальник. Перед вами как на духу — расквитался я сполна за грехи. Честно живу на свою кровную пенсию… — Он хотел что-то еще сказать, но в это время дверь отворилась, и снова вошел Семен Бугаев.
— Разрешите, Игорь Васильевич? — он подошел к столу.
— Что-нибудь срочное у тебя? — спросил Корнилов.
— Мне Варя сказала зайти к вам.
Игорь Васильевич усмехнулся. «Варюха, видать, решила, что с сумасшедшим надо разговаривать вдвоем». Сказал Бугаеву:
— Садись, поговорим вместе. — И, обернувшись к Гусельникову, отрекомендовал: — Это наш работник — старший уполномоченный Бугаев. Я думаю, он нам поможет…
Бугаев удивленно поднял брови.
— Товарищ Гусельников пришел к нам с жалобой на действия уголовного розыска. Обижается, что мы до сих пор следим за ним… Вмонтировали в настольную лампу магнитофон. — Игорь Васильевич в упор смотрел на Семена. Лицо у Корнилова было серьезное, и только глаза смеялись. — Товарищ Гусельников много лет назад совершил преступление, но стал честным человеком, сейчас на пенсии…
— Истинно так, — кивнул головой Гусельников, — доживаю свой век честно и праведно.