— Вот еще что надо проверить, Александр Григорьевич, — не было ли вчера или позавчера во Владычкине выдающихся событий: свадеб, крестин, похорон. Похоже, что лыжник внезапно получил какое-то известие — собрался за пятнадцать минут, сунул в карман деньги, бутылку коньяка — и в путь…
— Умереть так никто не умер, — наморщив лоб, ответил Шакутин. — А насчет рождений и свадеб — это я проверю… — Он усмехнулся. — Да и жениться там некому. Одни старухи.
«Чего он все время лоб морщит? — подумал Игорь Васильевич. — И так старше своих лет выглядит! Надо будет ему как-нибудь сказать об этом. Хоть в шутку, чтоб не обиделся…»
Шакутин принялся названивать на Мшинскую, участковому Рыскалову.
Никаких примечательных событий во Владычкине не произошло. Участковый по своей инициативе побеседовал со многими мшинскими охотниками и с председателем охотничьего общества — было похоже, что охотников в эти дни в лесу не видели.
— Ладно, хватит штаны просиживать, — поднялся Игорь Васильевич. — Еду во Владычкино. Сколько там до егеря и лесника?
— Километра три. Лыжи мы вам приготовили. Рыскалов ждет на Мшинской.
4
— Здесь Надежда Григорьевна Кашина живет, — сказал участковый Корнилову, когда они, приехав во Владычкино, остановились у первого дома. — Древняя старуха. Может быть, с кого другого начнем?
— Вот с древней и начнем.
Они поднялись на крылечко. Возле дверей стоял веник, и Корнилов обмел снег с ботинок. Передал веник Василию Васильевичу. Тот обметал валенки долго, старательно. Участковый постучал.
— Не заперто! — крикнули из глубины дома. Голос был звонкий, и Корнилов решил, что кричит ребенок.
Натыкаясь друг на друга, они прошли через темные сени. В избе было тепло, кисловато пахло квашней. Игорь Васильевич еще с порога заметил слабенький огонек в розовой лампадке перед иконой. — Будьте добреньки, заходите.
Навстречу им шла чистенькая старушка в белом, синими горошинами платочке.
— Какие мужички-то в гости ко мне пожаловали, — ласково сказала она. — Да никак один-то городской. Ай, да никак второй с погонами, военный.
— Здравствуйте, Надежда Григорьевна, — поздоровался Игорь Васильевич и подумал: «А старушка-то общительная. Наверное, мно-о-о-го знает. Если не ханжа». Ему иногда встречались старушки, которые ни о чем другом, кроме своих старых обид, говорить не могли.
— Вон вы какие проворные, — удивилась старуха. — И как величать меня знаете!
Глаза у Надежды Григорьевны были добрые и какие-то, как показалось Корнилову, снисходительные. Словно бы она знала о твоих грехах и слабостях и заранее прощала тебя.
— У нас разговор к вам, Надежда Григорьевна, — сказал он. — Посидим, поговорим…
— Ты говори, милый, говори, — поощрила его старуха. — Я стоя-то лучше разумею. Да и насиделась я в жизни, насиделась…
— Да садитесь вы, садитесь, — с легким раздражением сказал участковый, но Игорь Васильевич неодобрительно посмотрел на него, и лейтенант замолчал.
— Мы с Василием Васильевичем из милиции. Хотим кое о чем порасспросить вас.
Надежда Григорьевна кивнула.
— Василя-то я знаю. Со Струг он. Полины Рыскаловой сынок. Моей свояченицы.
Василий Васильевич заерзал на скамейке, хотел что-то сказать, но не сказал.
— Самого-то я впервой вижу, но слыхала, слыхала, что он нонесь у нас в чинах. А ты, милой, отчего в пиджачке? Без погон-то? Агент?
Она сказала с ударением на «а». Корнилов засмеялся и кивнул головой.
— Агент, агент. Из розыска я, уголовников ищу.
Надежда Григорьевна понимающе улыбнулась.
— Насчет Сашки Иванова небось? Ох и питух, не приведи господи. Всех у нас во мхах перезюзил. И Главдю испортил. Она хоть и сидела, а девка была хорошая. Передовка в лесхозе. От тюрьмы да от сумы грех зарекаться… А этот зюзюкало и ее к вину приохотил. — Говорила Надежда Григорьевна забавно, будто ручей журчал. Все время на одной ноте, без остановки. Приходилось постоянно вслушиваться, чтобы разобрать каждое ее слово.
— Возле Орельей Гривы парня-то он порешил? — вдруг спросила старуха.
— Где, где?
Надежда Григорьевна широко улыбнулась и, словно боясь обидеть гостей, прикрыла рот коричневой сухой ладонью.