«Я, Говард Фолкен, — подумал он, — который был когда-то человеком и которого по телефону или по радио по-прежнему можно принять за человека, спокойно пожинаю плоды своей победы. И вот впервые за много лет я обрел что-то вроде душевного равновесия. После возвращения с Юпитера кошмары прекратились, моя роль окончательно определилась. Теперь я знаю, почему во сне мне являлся супершимпанзе с погибающей «Куин Элизабет». Не человек, не зверь, существо на грани двух миров… Теперь и обо мне можно сказать то же самое».
Только он мог без скафандра передвигаться по поверхности Луны. Система жизнеобеспечения в металлическом цилиндре, заменившем ему бренное тело, одинаково надежно действовала в космосе и под водой. В поле тяготения, в десять раз превосходящем силой земное, ему не совсем уютно, но и только. А лучше всего невесомость…
Он все больше отдалялся от человечества, все слабее ощущал узы родства. Эти комья непрочных углеводородных соединений, которые дышат воздухом, плохо переносят радиацию, — да им вообще нечего делать за пределами атмосферы, пусть уж сидят в свойственной им среде на Земле. Может быть, еще на Луне и на Марсе.
Настанет день, когда подлинными владыками космоса будут не люди, а машины. А он, Говард Фолкен, ни то, ни другое…
Он вполне осознавал свое предназначение. И устало ощущал угрюмую гордость от сознания своей уникальности — первый бессмертный мостик между органическим и неорганическим мирами.
Да, он будет полномочным представителем, будет посредником между старым и новым, между углеродными организмами и металлическими существами, которые придут им на смену.
И те и другие будут нуждаться в нем в предстоящие беспокойные столетия.
Эдвин Чарльз ТАББ
ПОСЛЕДНИЕ ИЗ ГРОБОВЩИКОВ
Был знойный летний день, и население Сенте-Форкса (12 057 душ) томилось от жары. С неба донесся и быстро замер вдали гул самолета; в долине, постукивая колесами, мчался на запад поезд. На Мэйн-стрит прожужжало несколько турбокаров, развозивших по клубам домохозяек. В тени лениво почесывалась одинокая дворняга. В городке Сенте-Форкс царили мир и покой.
— Вот было бы здорово, — с вожделением проговорил Эфраим Фингл, взглянув на небо, — если б «Бизнесмен Спешэл» вдруг сбился с курса и вмазал в Обсосанный Леденец.
На борту самолета «Бизнесмен Спешэл» находилось триста пассажиров, а Обсосанный Леденец был единственной в округе горой.
— Лучше б уж «Серебряная Молния» сошла с рельсов у Морганс-Кроссинга, — с еще большим вожделением сказал Люк Иргард.
Поезд «Серебряная Молния» вез три тысячи пассажиров, а Морганс-Кроссинг был расположен на пять миль ближе к Сенте-Форксу, чем Обсосанный Леденец. Представив себе все последствия такого события, оба мечтательно вздохнули.
На той стороне улицы распахнулась дверь кабачка «У Сэма», и появился Джо Уэстон, городской пьянчужка, который, сильно пошатываясь, побрел к краю тротуара. Только он ступил на мостовую, как в конце улицы возникло расплывчатое красно-зеленое пятно — летящая на полной скорости машина. Заметив напротив, через дорогу, яркий прямоугольник экрана уличного телевизора, Джо заплетающейся походкой устремился к нему. Когда не осталось сомнений, что пути машины и пьяницы должны неизбежно скреститься, Эфраим и Люк напряженно замерли.
— А вдруг? — Эфраим был оптимистом.
— Пустой номер. — Люк был пессимистом, и пессимист Люк оказался прав.
Защитное поле, как всегда, сработало безотказно. Машина прожужжала мимо. Пьяница, целый и невредимый, поднялся на ноги в том месте, куда его мгновенно переправило защитное поле; с минуту он обалдело раскачивался из стороны в сторону, потом, сориентировавшись, опрометью бросился назад через дорогу. На стук двери кабачка эхом отозвался вырвавшийся у Эфраима вздох разочарования.
— Этому городу, — с глубокой убежденностью произнес Эфраим, — совершенно необходимы настоящие солидные похороны по первому разряду.
— Катафалк в сопровождении пятнадцати автомашин, — сказал Люк — Черных величественных лимузинов.
— Красного дерева гроб ручной работы с серебряной фурнитурой, обитой изнутри алым шелком.
— Кого бы я с удовольствием похоронил, — свирепо заявил Люк, — так это того посла, как его там?..
— Сигк Геслигк. — Это имя засело в сердце Эфраима, как заноза. — С Ригеля, — добавил он.