— А как у вас обстоит с духовной жизнью? — терпеливо спросил я.
— О, с этим у меня все в порядке, — спокойно заверил меня Чебаков. — Вот мои друзья, мои эмоциональные наставники…
Он снял с полки несколько пластинок, протянул мне. На цветном мелованном конверте был мастерски сфотографирован музыкант: молодой негр сидит в известной позе Рамзеса, на коленях гитара, глаза закрыты.
— Это Джимми Хендрикс, великий музыкант. Видите, зеленоватый дым вокруг головы, как нимб? Знак, что он скоро умрет. Они ведь все здорово «подкуривают»…
— И что — умер?
— Да, он отравился наркотиками у Моники Донеман. Это был тогда жуткий скандал в ФРГ. Ах, какой божественный гитарист! Безусловно, первая в мире соло-гитара. Хендрикс выдрессировал ее, как живого зверька, — она говорить умела. Он, когда играл, не просто перебирал струны — он свою гитару бил, ласкал, щипал, гладил…
— А вы разве видели, как он играет?
Чебаков усмехнулся.
— Зачем мне видеть, я слышал. И чувствовал. — Он показал на другую пластинку. — Это концерт Джаннис Джоплин «Болл ин чей?!», это Фрэнк Заппа, это Биби Кинг, это Джордж Харрисон и Эрик Клаптон, это Пинк Флойд, это программы «голливудлиив» Кеннета Хита… Хотите послушать? — неожиданно предложил он.
— Да нет уж, спасибо, у меня, наверное, для такого серьезного дела нет призвания, а самое главное — времени. У меня пот как раз сильные перебои с духовной жизнью, потому что мне дают зарплату, к сожалению, не за тот поток ощущений, образов и мыслей, которые могут мне открыться в джазе. Так что хотел бы спросить…
— Весь к вашим услугам!
— Сколько стоит у фарцовщиков такая пластинка?
Борис обаятельно улыбнулся.
— Диск «запиленный» или новый?
— Новый.
— От ста до двухсот рубликов.
Это он точно сказал — я ведь и без него знаю цены, немало мне пришлось повозиться с делами фарцовщиков.
— Вот смотрю я на ваш стереофоник, иконы, на ваши диски и на вас самого, Чебаков, и является моим очам зрелище модного молодого человека, который весь из себя расклешненно-приталенный, в рубахе «суперральф» — ворот на четыре удара, с золотыми «зипами», в джинсовом костюме, да не в каком-нибудь там «запальном», а в самом что ни на есть фирмовом «вранглере».
— «Лэвис-коттон», — спокойно поправил меня Чебаков. — Можете добавить еще Байтовые траузера с задвигалами.[1]
— Ну, «лэвис-коттон», не будем мелочными. И сами вы весь такой отстраненный от нашей ничтожной людской суеты, весь в высокой духовной жизни, что мною невольно овладевает зависть — мне ведь всегда хотелось быть похожим на таких замечательных людей. Но вот скребется во мне один гаденький вопросик и все это распрекрасное ощущение портит…
— С каких, мол, шишей?.. — усмехнулся Борис.
— Ага! Совершенно точно! Вы уж помогите мне, а то уйду я от вас, не спросив по застенчивости, а окажется, что я свое счастье проморгал — мог бы и сам во «вранглер» одеться, на «зипах» золотых и диски «незапиленные» по две сотни покупать. Иначе беда прямо — у меня-то зарплата вашей побольше, а пластинки только с Ивом Монтаном покупаю.
— Конечно, научу, — готовно согласился Чебаков. — Чтобы разбогатеть, надо всегда помнить о трех вещах. Первое — бережливость. Второе — бережливость к сбереженному. Третье — бережливость к бережливо сбереженному. Вот и все.
Молодец парень. Нахал. Дерзкий. Видимо, ему удалось сорвать приличный куш, и он на время «завязал», и наглость его от ощущения сиюминутной безопасности. Ну и конечно, он от природы болтун: есть такие мужики-краснобаи, для которых молчание — каторга, и пускай с риском для головы, а удержаться от трепотни-выпендривания не может.
— …А когда живет человек красиво, в честном достатке, то у других это в глазах сразу троится, и, как говорит наш бывший участковый Поздняков, «живешь не по средствам получаемой зарплаты»!
— А почему «бывший»? — быстро спросил я.
Чебаков задержался с ответом всего на мгновение, но я ощутил это мгновение как еле слышную склейку на магнитофонной ленте.
— Да что-то не видать его давно. То ко мне через день таскался, а то уже вторую неделю не видать…
Нет, если он и знает что-нибудь про историю с Поздняковым, то все равно сейчас не скажет. Его можно прижимать, если есть какие-то на него «компроматы», тогда, изворачиваясь, он снова стал бы болтать и обязательно в чем-нибудь протрепался. А так не скажет. И черт с ним! Паразит — одно слово.
— Ну что же, Чебаков, не захотели вы со мной пооткровенничать. И создалось у меня впечатление, что наши исправительные учреждения в работе с вами оказались не на высоте. А-а?