«Вечер только начался, и уже сюрпризы», — подумал Карнеадес, когда на улице Эгпатиа столкнулся с Костасом Ставросом и его женой Ильвой. Ставрос был членом бюро организаций и единственным, кто знал, что товарищ Карнеадес не Карнеадес, а Герекос; бывал он и на квартире у арки Галереи. Карнеадес предпочел бы пройти не поздоровавшись. Ставрос, опытный подпольщик, все понял бы. Но Ставрос заговорил с ним сам. Ему не терпелось рассказать другу об одной из побед, таких нечастых в эти дни. Портовым рабочим удалось разоблачить шпика, проникшего к ним под личиной профсоюзного работника. Карнеадес понимал, что трудно не поделиться такой новостью. «Будь у нас газета, — подумал он, — об этом узнало бы гораздо больше людей. Да, будь у нас газета!..»
Карнеадес то и дело поглядывал на жену Ставроса, словно вопрошая: правильно ли ты поступаешь, рассказывая об этом в присутствии третьего лица? В нынешнем положении даже жена — третье лицо. Ставрос улыбнулся и тихо, с гордостью проговорил:
— Ты за Ильву не тревожься. Спроси у женщин с табачной, кто для них авторитет.
Это новость! До сих пор никак не удавалось подступиться к работницам с табачной фабрики, а ведь положение их было еще безрадостней, чем у рабочих-мужчин. С ними никто не считался, и негде было им искать защиты и совета. И вот оказалось, что там действует жена опытного подпольщика. Ставрос ни разу об этом не упоминал. Что ж, таковы законы конспирации. Но теперь придется поговорить с Ильвой…
Пора идти. Карнеадес торопливо попрощался.
Ильва Ставрос спросила мужа:
— Что это за человек? Не понимаю, зачем ты откровенничаешь с ним?
— Ничего, — ответил Костас. — С ним можно.
Карнеадес шел быстро, но так, чтобы в потоке людей, спускавшихся к Белой башне, не обращать на себя внимания. Он ненавидел эту стрельчатую башню на бывшем крепостном валу. В народе ее называли «кровавой башней». Сотни лет в башне пытали людей, она внушала жителям города страх и ужас. Воспоминания о мрачных днях турецкого ига и греческой реакции снова ожили в нем. Пусть толпы туристов с удивлением фотографируют эту крытую блестящим цинком башню, ему, Карнеадесу, она всегда будет напоминать о варварах прошлого и об их нынешних наследниках.
Толпы посетителей выставки понемногу расходились. Карнеадес без труда нашел в ресторане свободный столик. Заказал крепкий кофе, холодной воды, молока и смешал все это. Внимательно оглядел сидящих за столиками гостей. Каждый из них мог оказаться инструктором ЦК. Карнеадес не знал, как быть. Если даже он и здесь, как его узнаешь? Не встать же ему, в самом деле, с залитой вином «Утренней газетой» я начать размахивать ею как флагом: я, мол, здесь, товарищ! Он встал и по длинному ресторанному залу направился к телефону-автомату, желая повнимательнее разглядеть сидящих. И тут он заметил мужчину, который, словно забывшись, пролил несколько капель красного вина из рюмки на газету. Подойдя поближе, Карнеадес убедился: это была «Утренняя». Сделав еще шаг, увидел, что номер позавчерашний. Словно остолбенев, смотрел он, как на тонкой газетной бумаге расплывается красное пятно.
С былых, лучших времен Карнеадес знал одного официанта, работавшего здесь. Подозвав его, он словно случайно спросил что-то о господине, сидящем в отдалении. Официант понял, о ком речь, улыбнулся и, прикрыв рот ладонью, зашептал:
— У него, наверное, не все дома: пришел, сел, подозвал меня и спрашивает, нет ли позавчерашней «Утренней». Ну, я по думал, что он ищет какую-то статью. Нашел я, значит, газету, приношу, и что же? Он берет и заливает ее красным вином.
Карнеадес задумался ненадолго, потом сказал:
— Прошу вас, окажите мне услугу. Пройдите со мной до столика этого господина, не удивляйтесь и не задавайте вопросов, если не поймете, что я скажу. Ответьте только: «Ах вот как! Что ж, возможно…» И можете заняться своим делом.
Официант подумал: «Ну и странные нынче желания у гостей. Э-э, да не все ли равно?»
Они пошли к столу незнакомца. Карнеадес, проходя мимо стола, сказал:
— Я, уважаемый, нахожу французский павильон куда интереснее.
Сидевший за столом господин немедленно вступил в игру, проговорив вслед уходящим мужчинам:
— Ну что вы, этот немецкий павильон опять превосходен!