— Тим погиб, Элла.
— Тим? — не поверила она.
Лорка скупо рассказал ей о том, что случилось с Тимуром. Лицо Эллы постепенно мягчело, на нем отразилось раздумье и печаль.
— Тим погиб, — спокойно повторила она, но это было не равнодушие, а сдержанность человека сильной воли. — Какая нелепость! Прими мое сочувствие, Федор.
Лорка помолчал, а когда хотел заговорить, перехватил взгляд Эллы, это был необычный, несвойственный ей взгляд — в нем было нечто материнское. И Лорка сжал челюсти, снова опуская голову. Он не рисовался, ему вообще были чужды поза и рисовка, он и правда никак не мог привыкнуть к тому, что его друга Тима нет в живых.
— Хуже всего, — проговорил Лорка после долгой паузы, — может быть, это не простая смерть, а убийство.
По лицу Эллы пробежала тень изумления.
— Это несерьезно, Федор.
— Это серьезно, — возразил он упрямо и рассказал Элле все от начала до конца, он умолчал только о своем дурацком прыжке в овраг. Элла почти не перебивала его, она умела слушать, когда считала это нужным.
— Я помню Соколова, — сказала она с ноткой насмешки, — этакий розовый поросеночек, который, набив желудок, пришел в бодрое настроение и задумался над тайнами мироздания.
— Соколов хороший, принципиальный человек, — Лорка улыбнулся, — разве что несколько фанатичен, чрезмерно углублен в свою профессию.
— Фанатизм — это всегда плохо, — Элла холодно и ослепительно улыбнулась, как бы подводя итог предшествовавшему разговору и начиная новый. — Итак, многоуважаемый эксперт-социолог решил, что, влюбившись в красавца Хельга, Элла Дюк потеряла голову и решила огнем и мечом проложить ему путь к славе. — Элла помолчала и вдруг резко спросила: — Ты знаешь, что я довольно стара?
— Не знаю, — не совсем искренне ответил Лорка.
— Но догадываешься, — спокойно докончила она за него, — я почти на десять лет старше Игоря, Федор. Еще несколько лет, и я начну стремительно увядать. Я уже не смогу быть для него возлюбленной, к ногам которой готовы бросить весь мир. А я женщина, Федор, прежде всего женщина, другая роль меня не устраивает. Я не хочу ни жалости, ни восхваляемой тобой дружбы взамен любви. Я хочу, чтобы по мне сохли и сходили с ума. И наплевать, что они, эти сохнущие, старше и хуже Игоря.
Она помолчала и повторила насмешливо:
— Старше Игоря. А Виктор Хельг моложе его на добрый десяток лет. Тебе интересно, кто он, мой старый друг?
— Для дела интересно.
— Ты его прекрасно знаешь. Известнейший психиатр и психолог, референт и эксперт совета космонавтики, член медкомиссии по отбору космонавтов Сорокин Герман Петрович. Кстати, родной дядя Виктора Хельга.
Пока Лорка переваривал услышанное, Элла продолжала:
— Вот кто любит меня покорно и беззаветно. Пожелай я, — в голосе Эллы послышалась усмешка, — и Герман не только сорвал бы экспедицию на Кику, но и вообще разрушил бы космодром вместе с корабельными эллингами. Но мне незачем желать этого, милый Лорка.
Элла тихонько засмеялась.
— Кстати, Герман горячий сторонник участия Виктора Хельга в кикианской экспедиции. И не только потому, что уверен в его превосходных качествах. Он готов сплавить его куда угодно, потому что ужасно ревнует ко мне. Я ведь отчаянно флиртую с Виктором, — Элла легонько потянулась плечами и грудью, — мне любопытно проверить, не угасли ли мои чары, а попутно позлить Германа и Игоря.
Она встретила холодный взгляд Лорки и ослепительно улыбнулась.
— Я тебе не нравлюсь?
— Не нравишься, — откровенно сказал Лорка, отвел взгляд и добавил грустно: — Зачем тебе все это? С твоим-то умом и красотой! Родиться бы тебе лет на полтысячи позже.
— А почему не на полтысячи раньше? Красивым да умным женщинам всегда жилось хорошо, даже в самые мрачные периоды человеческой истории. Всегда они были своевольны и капризны, такими они и останутся на веки вечные.
— Стоит ли тогда жаждать будущего? — философски заметил Лорка, настраиваясь на шутливый лад.
— Рядом со мной? Конечно, не стоит, — в том же тоне ответила Элла.
Вот тут-то, во время шутливой близости и понимания, Лорка и решился задать свой главный вопрос:
— Скажи, Элла, как вы порвали с Игорем? Ведь бывают не только причины, но и поводы. Предшествовало этому что-нибудь необычное? Поверь, это не праздное любопытство.
Ясные глаза женщины испытующе смотрели на него.
— А что же это?
— Я объясню потом, обещаю. А пока поверь мне на слово.
Элла отвела взгляд.
— Хорошо, поверю, — она на секунду задумалась, — говоришь, необычное? Накануне мы были у Ревского, очень мило провели время, пили превосходное вино.
— А еще, непосредственно перед ссорой? — допытывался Лорка.
— Никакой ссоры не было, просто я вдруг отчетливо поняла всю бессмысленность нашей дальнейшей жизни и очень логично, убедительно растолковала это Игорю.
Она вдруг нахмурила брови, припоминая что-то.
— А перед этим меня укусила в шею муха, а может быть, пчела или оса, в общем, что-то крылатое. Было не так уж больно, но образовалась припухлость. Разглядывая ее в зеркало, я злилась на муху, на себя, на весь мир. Тут на меня и снизошла ясность мысли. Это ведь довольно необычно, правда?
— Правда, — подтвердил Лорка, не поднимая глаз.
Он был уверен, что на вершине оврага пчелы или осы его не кусали. А вот мухи и комары? Он никогда не обращал внимания на такие пустяки, особенно в те минуты, когда рядом с ним была Альта.
Ночью над побережьем пронесся шквал с сильнейшим лизнем, Садовые дорожки усыпали сорванные листья, веточки, разноцветные лепестки роз. Дождь не унимался, но он уже не буйствовал, не лил, как из ведра, сеял и сеял с флегматичной настойчивостью.
Оглядывая поутру растрепанный сад, Лорка с удовольствием потягивал обжигающий губы черный кофе.
— Разбой и беспорядок, — благодушно проговорил он.
— Беспорядок, — со вздохом согласился Ревский, сидевший на открытой террасе своего дома напротив дома Лорки, и вдруг спохватился: — Ты о чем?
Лорка с улыбкой взглянул на старшего товарища.
— Я о саде.
— А я о вине, — буркнул Ревский.
Сразу после разговора с Игорем Дюком Лорка встретился с Ревским и выяснил, что в общем-то все кандидаты в командиры кикианской экспедиции побывали у него в саду и всех он почел нужным угостить своим знаменитым вином, завоевавшим гран-при. Лорка откровенно поделился с Ревским своими сомнениями, не забыв красочно расписать приключения в овраге, — уж кому-кому, а Теодорычу он доверял безусловно и до конца. Ревский посмеялся над его подозрительностью, но пообещал произвести самый тщательный биохимический анализ своего призового напитка. Результат оказался неожиданным во всех отношениях. В вине обнаружили сложное органическое соединение, родственное рибонуклеиновым кислотам. Главный компьютер установил: вещество неизвестно науке, и занес его в каталог под названием Н-РНК, приписав его открытие Ивану Теодоровичу Ревскому.
— Вот ты и прославил свое имя не только в космонавтике, но и в биохимии, — сказал по этому поводу Лорка с нарочитой серьезностью.
Ревский зыркнул на него:
— Нужна мне эта честь!
Ревский развил бурную деятельность. В результате сотен контрольных опытов установили, что Н-РНК присутствует только и исключительно в том самом вине, которое завоевало гран-при и которым гостеприимный Ревский так усердно потчевал своих гостей-космонавтов. Длинная серия других контрольных опытов позволила выяснить, что Н-РНК в тех дозах, в которых она присутствует в вине, оказывает на психику человека лишь слабо выраженное наркотическое, нейростимулирующее действие, сходное с воздействием экстрактов коки. Вызвать какие-либо реакции, опасные для человека в физиологическом или психологическом плане, Н-РНК не в состоянии, если даже увеличить дозы его приема десятикратно. Этот успокаивающий вывод несколько портила маленькая приписка, уведомлявшая о том, что воздействие Н-РНК на человеческий организм тонко, многопланово и что исследования еще продолжаются.