— А Фелиси-то здесь!
В ответ раздавалось ворчание. Коллеги прекрасно знали: Мегрэ ворчал, как медведь, всякий раз, когда произносилось имя Фелиси, которая доставила ему хлопот больше, чем все «отпетые», сосланные его стараниями на каторгу.
Но в то майское утро Фелиси действительно находилась рядом. Она стояла на пороге лавки Мелани Шошуа, бакалейные товары. Фелиси ожидала, пока комиссар очнется от своих грез.
Наконец он сделал шаг, точно возвращаясь в реальный мир, и вновь принялся за расследование дела об убийстве Жюля Лапи, по прозвищу Деревянная Нога.
Так же, как и с раннего утра, Фелиси ожидала его вопросов, резкая, агрессивная, ироничная. За прилавком симпатичная коротышка Мелани Шошуа, сложив руки на толстом животике, во все глаза смотрела на странную пару — комиссара уголовной полиции и служанку Деревянной Ноги.
Слегка попыхивая трубкой, Мегрэ осмотрелся, увидел коричневые ящики с консервными банками, потом через стекло витрины стал разглядывать еще не застроенную до конца улицу и недавно посаженные деревья вдоль нее. Наконец, вынув из жилетного кармана часы, вздохнул:
— Вы мне сказали, что вошли сюда в десять часов пятнадцать минут, не так ли? Каким образом вы можете уточнить время?
Тонкие губы Фелиси растянулись в презрительной улыбке;
— Посмотрите!
И когда он подошел к ней, она указала на комнату за лавкой, служившую Мелани Шошуа кухней. В полумраке виднелось плетеное кресло с красной подушкой, на котором, свернувшись клубком, лежала кошка, а как раз над ней стоял будильник. Стрелки его показывали 10 часов 17 минут.
А бакалейщица недоумевала, зачем эти люди явились к ней в лавку.
— Что же вы купили?
— Фунт масла… Дайте мне фунт масла, мадам Шошуа… Господин комиссар настаивает, чтобы я проделала все то же, что и позавчера… Затем малосольный сырок, не так ли?.. Постойте… Положите мне в сетку еще пакетик перца, банку помидоров и две котлеты…
Все было необычным в мире, где в то утро жил Мегрэ, и ему пришлось сделать усилие, чтобы убедить себя: он не великан, попавший в городок, построенный из деталей игрушечного конструктора.
В нескольких километрах от Парижа он повернул в сторону от берегов Сены, в Пуасси, поднялся на холм и внезапно среди настоящих полей и фруктовых садов вдруг обнаружил обособленный мирок, о котором объявлял указатель на обочине вновь проложенной дороги: «Земельные участки Жанневиль».
Видимо, несколько лет назад здесь были такие же поля, луга и рощи, как и повсюду. Но вот пришел какой-то делец, жену или любовницу которого, конечно, звали Жанной, откуда и пошло название родившегося здесь мирка.
Распланировали улицы, аллеи, обсаженные чахлыми деревцами, тонкие стволы которых укрыты от холода соломой.
Потом кое-где возникли виллы, особнячки. Это не походило ни на город, ни на деревню — обособленный мирок со свободным пространством между постройками, пустырями, изгородями, с газовыми фонарями, до смешного бесполезными на улицах, где еще нет ничего, кроме названий, обозначенных на голубых табличках.
«МОЯ МЕЧТА»… «ПОСЛЕДНЯЯ ГАВАНЬ»…
— каждый домишко уже имел свое название, выведенное с завитушками, а внизу виднелся Пуасси, серебряная лента Сены, где скользили вполне реальные баржи. Подальше, на равнине, стояли фермы и высилась колокольня Оржеваля.
А здесь правдоподобной только и была старая бакалейщица Мелани Шошуа, которую застройщики откопали в соседнем городке и предоставили ей хорошую новую лавку, чтобы новый мир не остался без коммерции.
— А что еще, милочка?
— Постойте!.. Что еще я брала в понедельник?
— Шпильки…
В лавке Мелани можно приобрести все, от зубных щеток и рисовой пудры до керосина и почтовых открыток.
— Кажется, больше ничего, правда?
Из лавки — Мегрэ это проверил — не видно ни домика Деревянной Ноги, ни улочки, которая огибала его сад.
— А молоко! — вдруг вспомнила Фелиси. — Я чуть не забыла про молоко.
И она с привычным уже высокомерным видом объяснила комиссару:
— Вы меня настолько засыпали вопросами, что я забыла захватить с собой бидончик для молока. Во всяком случае, в понедельник я брала его с собой… Голубой в белый горошек… Вы увидите его в кухне возле газовой плитки… Не правда ли, мадам Шошуа?
И всякий раз, сообщая новую подробность, она напускала на себя надменный вид, словно жена Цезаря, которая всегда вне подозрений.
— Что я говорила вам в понедельник, мадам Шошуа?
— Кажется, вы мне сказали, что у моего Зузу глисты. Ведь он все время заглатывает свою шерсть.