Жители Фекана продолжают подсмеиваться над ним. Он решает уехать от своих земляков, а заодно расстаться с морем, которое ненавидит, и одним из первых соблазняется широковещательными проспектами создателей Жанневиля.
Затем выписывает себе служанку — девушку из Фекана, которую знал еще ребенком.
— Сколько лет вы у него прожили?
— Семь лет…
— Сейчас вам двадцать четыре… Значит, вам было семнадцать, когда…
Мегрэ задумался и неожиданно спросил:
— У вас есть любовник?
Она смотрит на него, не отвечая.
— Я вас спрашиваю, есть ли у вас любовник?
— Моя личная жизнь касается только меня.
— Вы принимали его здесь?
— Я не собираюсь вам отвечать.
Отхлестать бы ее по щекам. Минутами Мегрэ хочется залепить ей пощечину или потрясти за плечи.
— Ведь я все равно до всего докопаюсь…
— Ни до чего вы не докопаетесь…
— Ах так! Не докопаюсь…
Он останавливается. Это уже слишком глупо! Неужели он будет пререкаться с девчонкой?
— Вы уверены, что вам нечего мне сказать? Подумайте хорошенько, пока еще не поздно.
— Я уже обо всем подумала.
— Вы ничего от меня не скрываете?
— Это было бы трудно! Говорят, вы настолько хитры, что от вас ничего не скроешь.
— Ладно, увидим!
— Не то уже видели!
— Что вы собираетесь делать, когда сюда приедут родственники и Деревянную Ногу похоронят?
— Не знаю.
— Вы думаете остаться здесь?
— Может быть.
— Надеетесь стать его наследницей?
— Весьма возможно.
Мегрэ никак не удается сохранить спокойствие.
— Во всяком случае, дитя мое, зарубите себе на носу одно: пока будет вестись следствие, я запрещаю вам отлучаться отсюда без разрешения полиции.
— Значит, я не имею права выйти из дома?
— Нет!
— А если мне захочется куда-нибудь сходить?
— Вы попросите у меня разрешения.
— Вы думаете, я его убила?
— Я думаю все, что мне нравится, и вас это не касается.
С него достаточно. Он взбешен. Он злится на себя, что доведен до такого состояния из-за какой-то Фелиси. Ей двадцать четыре года? Да где там! Она ведет себя, как девчонка двенадцати или тринадцати лет, выдумывает всякое и мнит о себе бог знает что.
— До свидания!
— До свидания!
— Кстати, что вы будете есть?
— За меня не беспокойтесь. Я не позволю себе умереть с голоду.
В этом он убежден. Он представляет себе: едва он уйдет, как Фелиси сразу же усядется за кухонный стол и станет медленно есть что придется, читая при этом одну из тех книжонок, которые она покупает у мадам Шошуа.
Мегрэ взбешен. Его околпачивают на глазах у всех, да еще кто — эта язва Фелиси.
Наступает четверг. Приехали родственники Жюля Лапи: брат, Эрнест Лапи, плотник из Фекана, человек сурового вида, со стриженными бобриком волосами и лицом, обезображенным оспой, его толстая усатая жена, двое детей, которых она подталкивает перед собой, как гусят. Его племянник, молодой человек девятнадцати лет, Жак Петийон, приехавший из Парижа: у него нездоровый, лихорадочный вид, и весь клан Лапи недоверчиво на него поглядывает.
В Жанневиле нет кладбища. Кортеж направился в Оржеваль, административный центр, к которому относится новый поселок. Черная креповая вуаль Фелиси вызывает большую сенсацию. Где она ее откопала? Только потом Мегрэ узнает: одолжила у Мелани Шошуа.
Фелиси не ждет, пока ей укажут место. Она становится в первом ряду и шествует впереди семьи, прямая, настоящая скорбящая статуя, все время прикладывая к глазам носовой платок с черной каймой, надушенный дешевым одеколоном, который тоже, вероятно, приобрела в лавочке Мелани.
Бригадир Люка, проведший ночь в Жанневиле, сопровождает Мегрэ. Оба они следуют за кортежем по пыльной дороге, а в ясном небе распевают жаворонки.
— Она что-то знает, это точно. Какой бы хитрой себя ни считала, в конце концов она расколется.
Люка утвердительно кивает. Во время заупокойной мессы двери маленькой церкви остаются открытыми, и в ней больше пахнет весной, чем ладаном. До вырытой могилы идти недалеко.