Это случилось около четырех часов дня. У входа в лагерь ходил взад и вперед легионер Ласло Надь. Девяносто минут в шезлонге изнуряют человека, и Надь встал, чтобы размять ноги. Слабый звук заставил его насторожиться.
Их было трое. Трое громадных туарегов в синих накидках и сложных головных уборах. Легкие накидки-галабеи плескались по ветру. Зачехленные винтовки были приторочены к седлам, значит, все в порядке. Но, как требует инструкция, Надь взял автомат наизготовку и встал у шлагбаума.
Первый всадник на белом верблюде остановился в двух метрах. Остальные держались чуть позади.
— Где твой главный? — спросил туарег, не опуская черной накидки со рта. Надь нажал ногой на противовес шлагбаума. Туареги медленно вплыли в лагерь. Вагнер вышел на солнце, вытирая платком лицо.
— Ты главный здесь?
— Да.
— Я — аменокаль Рас аль-Мамун. Вождь.
Туарег скрестил руки на груди. Вагнер исподлобья глядел на него.
— Ты украл у меня двенадцать рабов. Они убежали с плантаций и работают у тебя на нефти.
— Ну и что?
— Финики сохнут. Некому поливать. Я пришел за своими рабами.
— Откуда ты знаешь, что они здесь?
— Они здесь.
— Я их не звал.
— Раб не должен покидать своего хозяина. Таков наш обычай…
— А мне это неважно! Рабство отменено законом. Они пришли просить работы, и я нанял их. Теперь это люди компании.
Туарег не шелохнулся. От его гигантской фигуры исходила непреклонная уверенность. Он скользнул взглядом по вышке.
— А твои люди разве не рабы? Раб принадлежит хозяину. На то воля божья. Ты отдашь их. Я еще вернусь…
Он тронул сафьяновыми туфлями бок верблюда. Белый красавец медленно повернул назад в пустыню.
— Откуда он узнал, что рабы здесь? — спросил Пьер у легионера Дюваля.
— В пустыне не бывает тайн.
Пьер удивился безнадежному тону его голоса. Дюваль смотрел в пески.
— Аменокаль прав. Мы все здесь рабы нефти.
— А если Вагнер поставит у него на плантации насос? У нас же есть запасные.
— Насос не смоет бесчестья.
Пьер пожал плечами.
— Что ему важнее — поливать плантацию или баюкать свою честь? Так или иначе мы отсюда уходим, и этим парням придется вернуться к нему.
Дюваль покачал головой.
— В пустыне честь стоит очень дорого. За нее расплачиваются кровью…
В темноте из столовой вытащили скамейки, и Пьер, сидя рядом с Садыком, наслаждался прохладой. Что-то изменилось по сравнению со вчерашним вечером. Люди нервничали. Во время ужина Петер сцепился с Дювалем, их пришлось даже разнимать. Легионеры орали на буровиков. Двое парней из смены Гомеса заявили, что они не пойдут на вышку. Были произнесены странные фразы: почему они должны отдуваться за других? В контракте записано — восемь часов в день, и баста, никто не может их заставить вкалывать сверхурочно. И вдруг — немыслимая вещь! — Вагнер согласился пустить бур на малый ход и дать людям два часа отдыха. У вышки поставили охранника.
А спустя три часа в тишине ночи прогремел взрыв.
Глава VIII
На вышке дежурил Морен. Он самозабвенно вчитывался в брачные объявления в газете «Франс суар». Когда раздался взрыв, он поднял голову, но, поскольку за этим ничего не последовало, Морен вновь погрузился в захватывающее описание прелестей некой мадемуазель Д., уроженки Ниццы, которой достался в наследство дом на побережье.
Человек двигался бесшумно, согнувшись, старательно обходя пятна света, которые отбрасывали мощные лампы на вышке. Темная галабея делала его неразличимым во тьме, лицо было повязано черным платком, песок не скрипел под босыми ногами. Он скользнул к подножью вышки, в тень дизелей. Остался последний прыжок, но в этот самый момент край накидки зацепился за прут, и тот легонько брякнул о стальную ферму. Человек замер.
Успокоившись, он присел и дрожащими руками открыл выкидную задвижку резервуара с раствором. Глинистая жижа с шуршанием начала вытекать на песок. Человек в накидке огляделся, привстал на цыпочки. На вышке никакого движения.
Чудесно, в Ницце у Морена еще никого не было. Хорошее место. Он вытащил из нагрудного кармана огрызок карандаша и пометил объявление крестиком. Потом, подумав, отметил еще одно, начинающееся словами: «Дочь полковника в отставке…»
— Ты что, заснул, Морен!
По акценту он узнал Ганса, белоголового легионера. С ним был второй охранник. Луч фонаря метался по песку.