Черные даже зимой слободки шахтеров, кривые, покосившиеся лачуги оказались крепостью, куда невозможно было проникнуть даже многоопытным агентам. А если кому и удавалось зацепиться там, то ненадолго. Их находили где-нибудь на окраине с проломленной головой.
Атаман Семенов тоже не оставлял без внимания Иркутск. Чего стоит его «подарок» — Зарубин. На кого он работает? На Колчака, Семенова или на японцев?
В тот же вечер, когда Чухновский покончил с горничной, в контрразведку привезли задержанного рабочего-фонарщика со станции Иркутск. При обыске у него оказался тот самый браунинг, который несколько часов назад Чухновский передал Зарубину. Тогда подполковник крепко пожалел, что поторопился расправиться с горничной. Могло оказаться — она совсем не виновата. Браунинг с перламутровой инкрустацией мог попасть к задержанному непосредственно от Зарубина. Штабс-капитан, выходило, провоцировал и его, Чухновского, «намекнув», будто подполковник столь беспечен, что большевики свили гнездо в его собственном доме. Но и Зарубин исчез. А все меры должного воздействия не заставили заговорить Митрофана Евдокимовича Пирогова. Ничего, кроме того, что браунинг он нашел оброненным на улице, от него не добились. Тогда Чухновский отвел Пирогова в подвал и поставил якобы перед камерой задержанного ранее молодого большевика по кличке Саша, а по документам Петра Петровича Животнова, которого «осветил» Зарубин. Один из надзирателей, спрятанный в камере заранее, посмотрел в глазок, а потом Пирогову сказали, что он опознан «благоразумным Животновым».
— Ваш Саша сказал, что вы из одной организации и вами сегодня был отправлен в Москву связной. Разве это не так? — мягким голосом поинтересовался подполковник.
Митрофан Евдокимович стоял посреди следственной камеры, босой на цементном полу. Ноги его были широко расставлены, но он покачивался. На полу запеклась кровь. Он молчал.
— Пройдитесь! — приказал Чухновский казаку, похожему на афишную тумбу. Тот придвинулся к Пирогову и что было силы ударил кованым каблуком по босым пальцам ноги Митрофана Евдокимовича. Пирогов дернулся, голова его запрокинулась, он замычал, но остался стоять.
— Еще! — крикнул Чухновский. — Еще!
Пирогов осел на пол. Из-под ногтей на ногах брызнула кровь.
— Посадить.
Казак легко поднял кряжистого Пирогова, подтащил к табуретке.
В помутившемся от боли сознании Митрофана Евдокимовича билась лишь одна мысль:
«Врете, сволочи! Не признал меня Саша. Не знал он ничего о том, что Буров отправляется сегодня! Не знал! Это знал Зарубин, Он меня узнал! Значит, он и выдал! Он! Больше некому. Который час? Ушел ли поезд? Что будет с Буровым?» И еще: «Хоть бы скорее забили до беспамятства!» Однако Чухновский был расчетлив. А казак знал свое дело.
Только под утро бесчувственного Пирогова отволокли в подвал и бросили в камере на пол.
«Большевик! — вот и все, о чем мог догадываться Чухновский. — А браунинг этот Пирогов все-таки получил от Зарубина».
Штабс-капитан объявился на пятый день. Он сообщил из Красноярска, что ему поручено Пироговым сопровождать связного ЦК. Самого связного он, Зарубин, еще не «осветил». Возможно, он едет в одном вагоне с ним до Екатеринбурга. Там ему дан адрес явочной квартиры. Самому Зарубину сменили документы. Теперь его фамилия Клеткин Степан Афанасьевич, доверенное лицо ювелирной фирмы «Циглер и K°».
Однако о том, что Зарубин исчез, а его сфабрикованные в контрразведке документы использовались другим подпольщиком, Чухновский узнал на другой день после ареста Митрофана Евдокимовича Пирогова. По договоренности с Зарубиным, еще ничего не зная о его внезапном отъезде, Чухновский передал своему агенту, владельцу конспиративной квартиры контрразведки, дюжину револьверов, Но вместо Зарубина по его паролю пришел разбитной парень из мастеровых. Когда хозяин отказался отдать ему оружие, парень показал ему документы Зарубина, наивно полагая, что его появление станет оправданнее. Хозяин конспиративной квартиры совсем очумел от страха, решив, что Зарубина убили. Когда он попытался выставить парня, тот полез в драку, связал хозяина и, приставив ему нож к животу, потребовал оружие.