— Я закричу! Пустите! Пустите меня! — Елена Алексеевна отталкивала от себя Зарубина.
— Не закричите… Пароль? Адрес в Екатеринбурге, к кому вы едете?
Зарубин припер Елену Алексеевну, к решетке ограждения меж вагонами.
— Быстро! Пароль? Адрес?
— Прочь! Негодяй! Я ничего не знаю!
— Знаешь. Меня припомнила. Откуда известен мой отзыв? Может, и про Митрофана Евдокимовича не слышала?
— Я шла помочь… Вы ранены…
— Говори! А то под колеса скину! Ну!
Резко повернув ее за плечи, Зарубин заставил Елену глядеть вниз. Там в снегу темнела полоса рельсов. И грохот, грохот разболтанного состава, лязганье буферных тарелок, металлической площадки под ногами. Меж перилами ограждения оставалось значительное пространство. Елена чувствовала, что ее подталкивают туда. Она попыталась оттолкнуть Зарубина. Дернулась что было сил. Бесполезно. А ему было приятно сознавать: жуть и предсмертная тоска охватили его жертву. Много времени и упорства затратил он на разгадку связного из Москвы, чтобы отказать себе в удовольствии, в торжестве палача.
Елена Алексеевна хотела вытащить спрятанные в муфту руки, и тут под пальцами оказался браунинг.
«Молчит… — быстро соображал Зарубин. — Точно — ОНИ! Другая бы на ее месте вопила благим матом, в обморок шлепнулась. Их повадки!»
Прикосновение к прохладному и как бы чуть маслянистому металлу оружия вернули Елене самообладание. Для нее перестали существовать ветреная студеная ночь, грохот и лязг, безжалостный бег земли и стали там, внизу, куда она может ухнуть в следующее мгновение. Для нее стало очевидным гораздо более страшное.
«Провал! Зарубин — провокатор!» Признав его, признав отзыв на пароль, она нехотя выдала тайну связного!
Зарубин рывком повернул Елену к себе. Схватив за плечи, стал бить головой о вагон:
— Говори, красная сука! Пароль? Кто встречает в Екатеринбурге?
«Как же я не догадалась никого разбудить… Пошла одна!»
И Елена выстрелила, не вынимая браунинга из муфты. Зарубин взревел. Но у него было еще достаточно сил, и он пропихнул ее меж решетками заграждения.
Она широко отступила, ощутила под ногой вихляющийся буфер.
Выстрелила еще раз…
Ночь, ветер, лязг и стук колес.
Она выстрелила снова.
Клешни Зарубина разжались.
Елена качнулась ближе к вагону, схватилась за лесенку, ведущую на крышу. Но Зарубин мотнулся к ней, толкнул. Нога Елены соскользнула с буфера.
Последнее, что она успела увидеть, — Зарубина, словно переломленного пополам. Он безжизненно свесился через решетку ограждения.
Все, что она могла сделать, сдержать крик, крик ужаса, предсмертный крик.
Часовой остался за дверью.
Буров шагнул в кабинет. Навстречу ему поднялся коренастый, широкогрудый, постриженный ежиком командарм:
— Две радости сразу, товарищ Буров! Взяли Бузулук и объявились вы! — Фрунзе крепко пожал ладонь Дмитрия Дмитриевича, — Извините, что пришлось несколько часов подержать вас в «холодной». Надо было проверить ваш мандат. Ведь вы должны были перейти фронт в Пермском направлении.
— Так получилось…
— Как говорят — что бог ни делает, все к лучшему. Нам очень нужны сведения о колчаковцах в их тылу. Особенно что творится на железных дорогах. Мы начали наступать серьезно. Пройдемте к карте.
Они проговорили долго, О пропускной способности Самаро-Златоустовской дороги. Но она еще не все решала. В глубоком тылу — в Омске и Томске, Новониколаевске, Красноярске и дальше до Дальнего Востока действия партизан наполовину уменьшали возможности колчаковцев перебрасывать войска, боеприпасы.
— Да вы, я гляжу, полка стоите! — воскликнул Михаил Васильевич.
— Согласитесь, «полку» неплохо бы выпить стакан чаю.
— Мы с вами его честно заработали, Дмитрий Дмитриевич! По стакану отличного чая с сахаром. Или вам это неудивительно?
— Как когда. Я ведь и поклон вам привез, — проговорил Буров, потирая пальцами лоб. — От Постышева.
— От Павла?!
— Партизанит. Большой отряд. На Амуре хозяйничает. Флотилия у него лодочная. И пароход отбили. Дорогу тревожит.
— Командует?
— Нет. Комиссарит. Такой политотдел у него! Ночами при светильниках «грамотеи» под его диктовку листовки пишут. И как получается! Вся тайга в округе верст на пятьсот его знает. И в Хабаровске наслышаны…
— Что с вами, товарищ Буров? Вы голодны. Простите… Неловко с чаем получилось. Гостей, да дорогих, так не принимают.
— Нет, нет, Михаил Васильевич… Не голоден я. И дела важнее чая. Товарища я потерял… — Буров снова потер лоб пальцами, боролся с собой.