Третий день Андрей по поручению Трошина сидел в особняке и описывал вещи покойного. Ему помогали сотрудники публичной Румянцевской библиотеки: молчаливая, строгая, лет пятидесяти женщина и молодая хохотунья Катя Жигалова — большеглазая, с тяжелыми косами и смуглым монгольским лицом. Предложение Губермана насторожило Николая и вынудило отказаться от первоначального решения — исполнить волю покойного.
Библиотекарши отнеслись к делу с энтузиазмом. Особенно радовалась девушка.
Серафима Максимовна, так звали старшую, то и дело говорила:
— Катя, разве можно так шуметь? Бог знает что подумают о нас мужчины…
Катя улыбалась, на какое-то время умолкала.
— Неповторимо, прелесть! — через минуту снова восхищалась девушка. — Нет, вы только посмотрите, товарищ Иванов! Даже представить себе не можете, какие книги держим в руках! Это же сокровище!
Иванов подносил книги, слушал Катю, улыбался ей и говорил:
— Смотрите, как бы этими бриллиантами печки не пришлось разжигать!
— Смейтесь, смейтесь, — сердилась Катя. — Смеется тот, кто смеется последним!
Список икон получился небольшой, но зато над описью книг пришлось потрудиться: их было около трех тысяч. Серафима Максимовна диктовала все новые и новые названия. Круглым красивым почерком Катя записывала книги. Девушка сидела перед стопой книг, натянув на острые девичьи колени старенькое голубое платье, бережно брала в руки очередной том и торжественно вслед за Серафимой Максимовной повторяла:
— «Евангелие Христово»! А вы, товарищ Иванов, знаете, кто украшал эту книгу? Андрей Рублев!
Перед Трошиным лежала пачка исписанных листов. В комнату вошли Иванов и Катя. Комиссар взял первый лист описи, разгладил его, внимательно прочитал, улыбнулся Кате. Хитровато подмигнул Андрею. Обмакнул перо в пузатую чернильницу и размашисто, с угла на угол, начал писать на заглавной странице описи: «Руководствуясь революционным правосознанием, от имени Советской власти, постановляю: имущество купца Егорова Е. Е., как-то: редкие книги, иконы и древние рукописные книги, считать собственностью Советской власти и до принятия соответствующего закона передать на хранение в Румянцевскую библиотеку. Решение обжалованию не подлежит. Комиссар Н. Трошин».
Зазвонил телефон. Говорил Емельянов. Он поздравил Николая о наступающим Новым годом и торжественно сказал:
— Из Петрограда получен декрет за подписью Ленина об отмене в пользу государства прав на наследство монастырям, церквам, сектам и прочим религиозным учреждениям и общинам…
Трошин сиял. Не подвело революционное чутье, не подвело. Сам Ленин, Председатель Совета Народных Комиссаров Советской России, подтвердил правильность принятого им решения. Сам Ильич.
Анатолий ПОЛЯНСКИЙ ЕДИНСТВЕННЫЙ ШАНС
1
Дopora густо окуталась пылью. Степан со злостью посмотрел вслед промчавшемуся фаэтону и загородил свою спутницу, но от пыли спасения не было. Вообще городок, куда он был послан на работу в ЧК, несмотря на близость моря, был грязный и душный, с единственной центральной улицей, выложенной булыжником. Остальные улочки в дождь превращались в непроходимые болота красновато-бурого цвета. Степан вытащил папиросу, прикурил, покосившись на жену, а может быть, уже вдову начальника порта. Лавочники и новоявленные фабриканты — сплошная контра — спят и видят, как бы угробить Советскую власть. Уж больно им воли много дали. Нет, он, конечно, сознательный, политграмоту изучает. Но сколько же можно? Год, два?.. А дальше? На кой черт они тогда беляков рубили, за мировую революцию жизней своих не жалели…
Степана это возмущало. Он бы, как прежде, ревкомом командовал да с кулачьем воевал, чем тут казенные галифе протирать. Когда его вызвали в уком партии и сказали, что есть разверстка на одного человека для направления на работу в ОГПУ и выбор пал на него, Степан отказывался как мог. Так честно и сказал: «Что вы, братцы, придумали. Я же в этом ни бельмеса не смыслю!»
«Ничего, Степа, — бодро сказал секретарь укома, знакомый еще по Первой Конной в период борьбы с Врангелем. — Не боги горшки лепят, научишься».
…Женщина шла молча. Вообще была неразговорчивой; видимо, горе придавило. После той исповеди, что вначале пришлось выслушать Степану, она только спросила: