«Туча» молчит. Ей потребуется время подготовить точный удар, и противнику, возможно, хватит этого времени, чтобы переправить танки. Плотников представил, как они расползаются по лощинам плацдарма, подходят в сумерках к переднему краю, накапливаются на исходных позициях, чтобы гигантской пилой врезаться в оборону «восточных». И пехота, словно текучий цемент, всосется в пробитые бреши, обложит опорные пункты, удушая их в глухом плену…
«Хорошая позиция важнее храбрости», — вспомнились слова командира. «Важнее храбрости?»
У него была превосходная позиция, а вот не помогла — проглядел. Значит, не все дело в позиции, еще и уменье надобно, и храбрость тоже. Теперь ставка на храбрость, но велика ли ей цена, если очертя голову кидаешься на противника, сам не зная зачем? Зачем?..
Как же ему не хватало пока чисто командирского свойства — решать мгновенно!
Но вот словно капитан глянул откуда-то, и сержант Дегтярев, которого Плотникову теперь так не хватает. И Чехов с Молодцовым смотрят на своего командира, ждут от него такого, что сделало бы ненапрасными их усилия. Они не сомневаются в нем, потому что в своем командире солдат не усомнится…
Бежит через реку серый бурунчик за воздухопитающей трубой, оставляя на воде слабо мерцающий след — словно удав плывет, подняв настороженную голову. Еще одно стальное чудовище ползет по дну к холмам плацдарма. А другое ждет очереди на берегу. Танки выходят из густого сумрака лощины и становятся заметными лишь у самой воды. «Сколько их уже переправилось? И сколько таится в темном, сыром распадке?..» Сколько бы ни таилось, этот входит в реку последним. Всегда остается что-то, что еще можно предпринять! Ладони Плотникова легли на рукоятки пулемета.
Да, пулемет самого крупного калибра — игрушка против машины, одетой в броню, не боящуюся даже кумулятивных снарядов, протыкающих сталь жалом из пламени и свинцового пара. Но и пулемет — оружие, когда у тебя нет другого…
Пока он тащится по мелководью, этот стальной бегемот, люди, запертые в его утробе, не услышат шлепка твоей пули в броню. Но вода уже скрыла корпус, заливает башню, и только труба теперь торчит над плесом. Труба…
Вот где ему будет «труба»! Вот где годится обыкновенный пулемет, и не нужны никакие «супербронебойные».
«Нет, товарищ капитан, выше храбрости может быть только храбрость. И вы тоже знаете это. Просто вы хотели напомнить, что в, нашем деле не всякая храбрость годится…»
— Оганесов, видишь трубу?
— Вижу!
— Держи прямо на трубу, Оганесов! Он погружается, и мы утопим его, как котенка. Только еще чуть-чуть поближе, чтобы срубить ее наверняка. Надо срубить ее наверняка. Надо срубить первой очередью, Оганесов, — на вторую они не дадут нам времени… Жми, Оганесов, мы устроим им хорошую пробочку на речном дне!
Труба косо набегала, и Плотников плавно поворачивал пулемет, уравнивая движение прицела и пенного, тускло серебрящегося «воротничка» вокруг трубы. Ему хотелось выждать еще полминуты, но острое чувство близкой беды кольнуло сердце, и он скомандовал себе:
— Огонь!..
Маскировка машины сослужила экипажу последнюю службу. Зенитчики, охранявшие переправу, не колебались бы ни мгновения, заметь они подозрительную машину, спешащую полным ходом к подводной танковой трассе. Но зенитчики видели только безобидный островок плывуна с такой же безобидной корягой на нем. И хотя в сумерках было заметно, что островок опережает течение и создает подозрительные волны, командир и наводчик установки с минуту совещались: долбануть по «лягушачьему континенту» или не стоит? Решили все же долбануть, и в тот момент, когда тревога охватила Алексея Плотникова, ствол автоматической пушки разворачивался в сторону островка, и наводчик ловил его в кольцо коллиматора. Но минута уже была потеряна. Об этой минуте никто не знал — даже сами зенитчики забыли о ней. Однако она властно вторглась в ход борьбы, изменив обстановку в районе плацдарма…
Зенитка еще молчала, когда на плавучем островке ярко вспыхнула и яростно затрепетала крыльями огненная бабочка. Глухой, злобный лай крупнокалиберного пулемета вплелся в гул канонады…
Плотников не отпускал гашетки, а воздухопитающая труба танка уходила все глубже — там, на дне реки, не подозревали, что не воздух, а вода должна хлестать в трубу и самое время браться за изолирующие противогазы. Но учение есть учение, и танки на учениях тонут чаще всего условно…
Короткие, бледно-зеленые огни ударили с сумрачного берега, башенка машины вздрогнула, и Плотников оторвался от пулемета. Огни ударили снова, и Алексей снова различил на берегу очередной танк, фигуры регулировщика, радийную легковую машину, похожую на дикобраза от обилия торчащих из нее антенн.