— Но вас-то в машине не было. При чем тут вы? Я одна виновата.
— Нет, Люсиль, виноваты мы оба. Ведь это я вел себя как скот, иначе вам бы и в голову не пришло срываться и убегать. Так что моей вины здесь не меньше.
— О-о, Чес…
Уронив голову на спинку кресла, она зарыдала.
Минуту я смотрел на нее, потом обнял и притянул к себе.
— Что они с нами сделают? — всхлипнула она, вцепившись в мои плечи.
— Вы не должны об этом беспокоиться, — попытался утешить ее я. — Пока не прочтем завтрашних газет, делать ничего не будем. А завтра все решим.
— А если кто-нибудь видел, что его сбила я?
— Никто не видел. На пляже никого не было. — Я крепко обнял ее. — После того, как вы его сбили, вам какие-нибудь машины попадались?
Оттолкнув меня, она с трудом поднялась на ноги и, пошатываясь, подошла к окну.
— Кажется, нет. Точно не помню.
— Это очень важно, Люсиль. Постарайтесь вспомнить.
Она вернулась к кушетке и села.
— Кажется, нет.
— Ну хорошо. Значит, мы все обсудим завтра, когда увидим газеты. Вы сможете приехать сюда? Я просто не знаю, где еще нам удастся спокойно поговорить. Часам к десяти сможете приехать?
Она во все глаза смотрела на меня.
— Меня посадят в тюрьму? — спросила она.
Внутри у меня все оборвалось. Ведь если ее поймают, то посадят в тюрьму. Убить полицейского и выйти сухим из воды — так не бывает. В принципе если вы нечаянно кого-то убьете, то, наняв первоклассного адвоката, еще можно выкарабкаться. Но когда жертва полицейский — ни в коем случае.
— Прекратите сейчас же! От таких разговоров ничего не изменится. Когда вы приедете сюда? К десяти сможете?
— Вы уверены, что не нужно ничего предпринимать? — Она снова неистово заколотила кулачками. — Ведь если они узнают…
— Не узнают. Вы можете выслушать меня, Люсиль? Паниковать — последнее дело. Прежде всего нужно узнать, что напишут газеты. Пока не узнаем всех фактов, ничего предпринимать не будем. А факты будут завтра утром. Если вы приедете сюда, мы вместе что-нибудь решим.
Она сжала пальцами виски.
— А может, все-таки лучше сказать Роджеру? Может, он что-то сумеет сделать?
Если бы я думал, что Эйткен в состоянии что-то сделать, я без колебаний пошел бы к нему вместе с ней и рассказал все как было, во всей красе. Но Эйткен ничем не мог ей помочь — это было ясно как божий день. Стало быть, расскажи она Эйткену о происшествии, выйдет наружу и то, что мы вместе были на пляже. Естественно, он захочет знать, почему это она вдруг сорвалась и убежала. Зная Эйткена, можно было не сомневаться, что он клещами вытащит из нее всю правду, и тогда мне несдобровать.
— Вы не должны ничего ему говорить, Люсиль. Ведь иначе вам придется объяснять, что вы делали на пляже. Почему вы были на пляже наедине со мной, почему мы вместе купались. Если бы я думал, что ваш муж может чем-нибудь помочь, я бы пошел к нему вместе с вами и обо всем рассказал. Но он ничего не сможет сделать. Поэтому не теряйте головы и ничего ему не говорите — вы просто лишитесь мужа, а я лишусь работы.
Глядя на меня в упор, она на грани истерики закричала:
— Пусть я лишусь мужа, но это лучше тюрьмы! Роджер не позволит посадить меня в тюрьму! У него такие связи! Нет, он ни за что не позволит посадить меня в тюрьму!
Я взял Люсиль за руки и легонько встряхнул ее.
— Не будьте ребенком. Стоит ему узнать, что мы поздно вечером были вдвоем на уединенном пляже, он сразу же умоет руки. Вы перестанете для него существовать. Неужели вы этого не понимаете?
— Это неправда! — в отчаянии воскликнула она. — Может, он и разведется со мной, но посадить в тюрьму не позволит. Уж я-то его знаю. Он не допустит, чтобы люди говорили, что жену Эйткена посадили в тюрьму.
— Вы не понимаете, насколько серьезно наше положение. — Я старался говорить тихо и спокойно. — Вы убили полицейского. Я знаю, это был несчастный случай, но ведь вы не остановились, к тому же у вас нет водительских прав. Если бы вы сбили не полицейского, а кого-нибудь другого, возможно, ваш муж и вытащил бы вас из пропасти, но тут он ничего не сможет сделать, будь он хоть самим президентом.
— Что же, мне придется идти в тюрьму?
Ее лицо как-то сморщилось, глаза увеличились и округлились.
— Нет. Они ведь не знают, что это сделали вы, и, скорее всего, не узнают. Мы будем дураками, если сами пойдем и сдадимся им. Нужно сначала выяснить, что им известно. А когда мы это выясним, тогда и будем решать, как быть дальше.
— Что же, мы ничего не будем делать?
— По крайней мере сегодня. А завтра будет видно. Так вы меня поняли? Приедете к десяти часам. Тогда все и решим.