В двадцатый раз опустив ведро в колодец, Абдулла почувствовал дно. Наполовину пустое ведро вытащилось легко. Пора было позаботиться и о себе. Он наполнил водой найденную тунчу, флягу, бутылку, напился до тошноты сам. Живот вздулся и отяжелел, появилась одышка.
Управившись, он снял халат, шапку и работал в одной рубашке, обдуваемый легким горячим ветерком. К вечеру, когда в воздухе ощутимо почувствовалась прохлада, дело пошло веселей. Поднимая очередное ведро, он даже начал шепотком напевать шутливую песенку о влюбленном чабане.
Ведро стало приходить почти пустым. Кто-то прицепил эту оцинкованную круглую штуку вместо старинного чабанского плоского ведра из толстой кожи, которым можно вычерпать воду без остатка. А тут, как он ни старался, вода все равно покрывала дно колодца тонким слоем.
Окончательно убедившись, что больше ни капли не достать, Абдулла отвязал ведро, смотал веревку, аккуратно отцепил ее от колодца, поискал глазами, куда бы спрятать. Подходящего места не нашлось, он отправился по такыру, пока не нашел вдали от колодца пышный разросшийся куст черкеза. Сунул веревку под него, накрыл ветками. Вряд ли кому в голову придет искать ее здесь. Осмотрел куст со всех сторон — не видно.
Теперь предстояла другая, более тяжелая часть работы. Выбрав подходящий склон вблизи от колодца, Абдулла пошел к нему. Осторожно нагреб в ведро сухого песку. Тяжело сгибаясь, донес его, высыпал в колодец. Вновь пошел к бархану за очередной порцией песка.
Не отдохнувшее после дальнего перехода тело наливалось свинцовой тяжестью. Здоровая рука ныла от бесчисленных однообразных движений. Кисть вздулась и побагровела. Раза три дужка ведра едва не вырывалась из онемевших пальцев, и Абдулла был вынужден останавливаться, отдыхать. А время торопило.
Диск солнца увеличивался, багровел, скатываясь к горизонту, и он все беспокойнее посматривал на него, прикидывая, сколько времени осталось до заката.
Подбирая песок снизу бархана широкой полосой, он постепенно образовал песчаный, нависший над почвой выступ. И когда последний раз пришел, выступ рухнул, ровно осыпался, закрыв следы выработки. Теперь даже при самом тщательном осмотре нельзя было ничего обнаружить. На это Абдулла и рассчитывал. Диверсанты должны были подумать, что колодец высох сам и давно занесен песком.
Теперь можно было уходить. Абдулла оделся, пристегнул флягу к брючному поясу под халатом, сунул за пазуху бутылку. Поставил тунчу с водой в ведро и, забросив берданку на левое плечо, подхватил его здоровой рукой. Теперь он шел по такыру навстречу диверсантам. Путь его был продолжением цепочки следов на барханах, которые он оставил, когда шел к Нарзы-кую в полдень. Чтобы сбить с толку возможных преследователей, Абдулла иногда заходил на песчаную кромку у края такыра и шел по ней, оставляя четкие следы. А затем опять сворачивал на твердую глинистую поверхность, где его разлапистые чокои не оставляли ни пятнышка. Только собака могла бы взять здесь его след.
Такыр, постепенно расширяясь, далеко уходил к востоку. Пройдя с километр, Абдулла приметил слева небольшую ложбинку, забитую плотным слежавшимся песком. По ней стекал дождевой поток, и поверхность песка здесь была тверже асфальта. Осторожно ступая по ней и оглядываясь, не наследил ли, двинулся в барханы.
Солнце наполовину утонуло за линией горизонта, когда Абдулла вновь повернул назад и пошел параллельно такыру, скрытому от него несколькими барханными грядами. Песчаную гору для наблюдения за колодцем он облюбовал, еще таская воду, и теперь шел к ней, не теряя из виду жесткую гребенку кустов на вершине. Там Абдулла намеревался устроиться и дожидаться прихода диверсантов.
Задыхаясь, он наконец взобрался на бархан и обессиленно свалился на песок. Впервые за день Абдулла получил возможность отдохнуть, вытянулся во весь рост. Раздвинув ветки, он увидел вдали колодец и часть такыра, освещенные слабым лунным светом. Пока там никого не было.
Лихорадочно работая у колодца, усталый, разбитый, он забыл о еде, и только сейчас почувствовал острый приступ голода. Спокойно развернул кушак, достал два последних небольших куска чурека и крохотный, в ноготь величиной, кусочек сахара. Жевал долго, катая во рту перетертую массу, пытаясь обмануть желудок. Съел все, но голод не исчез, только ненамного притупился.
Теперь хотелось спать. Уронить голову на приятно теплый песок, закрыть глаза и провалиться в забытье. Абдулла отчаянно боролся с внезапно подступившей сонливостью, тер глаза, смачивал их водой. Но все равно порой забывался чуткой настороженной дремотой. Очнувшись, впивался глазами в колодец, но такыр был по-прежнему пуст. Лишь однажды клубком прокатился по нему заяц-толай и мгновенно скрылся из виду.
Сколько времени прошло, Абдулла не знал. Звезды разгорались все ярче, небо темнело. Посвежело. Прохладный ветер гулял поверху, песок быстро остывал, и Абдулла слегка замерз; подоткнул под себя полы халата. Разгоряченное тело тоже остывало, покрываясь гусиной кожей. Хотелось встать, немного размяться, согреться движением. Но Абдулла лежал неподвижно, боясь пропустить диверсантов. Закрадывалось сомнение: придут ли? Но он отгонял эту мысль. Нарзы-кую был единственным источником воды на десятки километров вокруг. Если не считать глубокого полноводного Ак-кую, но там поят тысячи овец, всегда можно наткнуться на людей. Туда диверсанты вряд ли сунутся. Только сверхкрайняя необходимость может заставить их рискнуть.
ГЛАВА VII
Ожидал Абдулла, а все же вздрогнул от неожиданности, когда на видную ему часть такыра вышел первый диверсант. Шел он медленно, едва переставляя ноги. Издали Абдулла смутно различал лицо, но это был явно не туркмен. Ширококостный, с большими глазницами, округлой физиономией. Одет в советскую армейскую солдатскую форму без погон. На голове фуражка с плоским длинным козырьком. У правого бедра болтается «шмайссер» со сложенным прикладом. Огонь диверсант мог открыть в мгновение ока, от бедра.
Рюкзака на нем не было. «Выдохлись, — обрадованно подумал Абдулла. — Сил больше нет, бросил где-нибудь».
Только через несколько минут появился второй. Шел он еще медленней, уронив голову на грудь и не глядя по сторонам. Кургузый пиджачок застегнут на все пуговицы, брюки заправлены в сапоги. На макушке кепчонка-восьмиклинка. Встретишь на улице, не обратишь внимания, мужичок как мужичок. Только под узким пиджачком угадывались сильные плечи. На спине у него висел похудевший раз в пять, сморщенный до размеров солдатского «сидора» с парой белья и пачкой махорки рюкзак. Оружия не было видно. Или прятал под пиджаком, или не имел его вовсе.
Последним вышел на такыр высокий худощавый туркмен — это Абдулла определил сразу. Характерный разрез глаз, удлиненное темное лицо. На щеке белесоватое пятно, чем-то разъедена кожа. Абдулла чуть не вскрикнул от удивления. Неужели Назар-батыр, знаменитый басмач, о котором рассказывал отец? Короткий халат туго перепоясанный кушаком, суженные кинзу брюки, напоминавшие шаровары, на ногах чокои. Чабан, потерявший отару, да и только. За плечами высилась знакомая канистра.
«Назар-батыр», — убеждался Абдулла, вспомнив говор, который он ни с каким не мог спутать. Шрам от пендинки на щеке, высокий, ладный. Слишком многое совпадало, сомнения исчезли. «Не пропал, вернулся в родные края. Но на сей раз не уйдешь», — колыхнулся разбуженный гнев.
Предатель. Он привел на родную землю врагов. Не было страшнее преступления испокон веков среди туркмен. Абдулла инстинктивно сжал цевье берданки. Четко обрисовалась в лунном свете фигура Назар-батыра, велик соблазн взять на мушку, спустить курок. Одним предателем на земле станет меньше. Те, двое, без него в песках пропадут.
Но Абдулла сдержался. Если засекут вспышку выстрела — не уйти. Вон как тревожно по сторонам озираются, первый автомат в руки взял. Напуганы, осторожны до крайности. Уже не чувствуют себя в безопасности.
Назар-батыр, сбросив канистру, подошел к колодцу, заглянул внутрь, но, видимо, ничего не рассмотрел — темно. Зашарил по «изголовью» ладонями, обошел колодец в поисках веревки, недоуменно посмотрел на «товарищей». Развел растерянно руками — веревки не было. Наклонился, отковырнул кусочек такырной глины, бросил в колодец, долго, гораздо дольше, чем требовалось, прислушивался. Двое диверсантов, стоя за его спиной, терпеливо ждали. Наконец Назар-батыр поднялся, обернулся, что-то сказал. Видимо, о том, что воды в колодце нет. Звука голосов Абдулла почти не слышал, ветер доносил невнятные скомканные обрывки слов.