Первым в кабинет Мартынова ввалился Стасик. За ним гурьбой еще трое парней. Митрохин вошел последним. Стасик со смаком бросил на стол пять заявлений, расплылся в улыбке:
— Подписывай, начальник. Все. Наработались мы у тебя.
Мартынов взял заявления, прочел каждое в отдельности.
Веером бросил на стол.
— Возьмите каждый свое.
Парни замешкались, начали подталкивать друг друга… Через пять минут в кабинете остался только Митрохин. Он робко подошел к столу, пододвинул свое заявление.
— И мне… подпишите.
Мартынов грустно посмотрел на Николая. Он запомнил этого худенького паренька в солдатском бушлате, когда вместе с бригадой Лободова работал на осевшем доме.
— Ну а ты-то что уходишь? Ты, кажется, в бригаде Лободова. У вас же не бригада — золото.
Митрохин переступил с ноги на ногу.
— Шофер я. Буду в Магадане по специальности работать.
— Ну-у… чудак. Ведь это же проще пареной репы. Поплотничай еще немного, а там дорогу отсыплем, нам сотню машин дают — посажу тебя на какую покажешь. Да и деньги будешь хорошие зарабатывать.
Николай отвернулся.
— Не. Уеду я. Подпишите мне заявление.
Вечером Колька сидел у себя в общежитии и собирал свои нехитрые пожитки в чемодан. В комнате жили еще ребята из бригады Лободова, но сегодня в огромной столовой показывали фильм «Стоянка поезда три часа», и дома был только Лободов, огромный, с кудлатой бородой бригадир. Геннадий сидел за столом и зло крутил ручку транзистора. Приемник был старенький и едва брал первую программу, а уж о хорошей музыке и думать было нечего.
— Дурак ты, Колька! — Лободов бросил хрипящий ящичек на стол, повернулся к Митрохину. — Наслушался этих мародеров, вот они тебе мозги и запылили. Серьезно говорю: давай сходим к Мартынову, мужик он хороший, возьмет обратно.
— Не-е, я уже решил. — Митрохин аккуратно уложил в чемодан учебник шофера 2-го класса, закрыл крышку. — На фиг мне эта стройка нужна! Я на машине в любом месте по полторы сотни заработаю. А Стасик говорил, что у геологов вообще по пяти сотен выходит.
— Э-эх ты… У геологов… Хорошо там, где нас нет, а работать везде надо. Ты думаешь, я у поисковиков не пахал? Да и как ты не поймешь, деревня? Апрель месяц, зимник расползся, строительный материал только на вертолетах забрасывают, а дорогу еще не отсыпали. Откуда же заработку взяться? Да и Мартынов тебе как человеку обещал: пригонят технику — всех он вас, шоферов, на машины и пересадит.
— Не, Гена, не-е. Не останусь я тут.
Дверь из коридора неожиданно распахнулась, в комнату влетел Сенька Ежиков. Он был гладко выбрит и размахивал своим черным флотским клешем.
— Парни, утюг есть? — Он потряс брюками. — Хотел вот стрелку навести. Завтра же Первомай. У нас демонстрация будет!
С утра лепил мокрый снег. Низкие черные тучи нависли над Красногорьем и закрыли собой островерхие макушки сопок. А к восьми часам снегопад закончился, в распадок рванул свежий ветер, над балками и первыми двухэтажными домами захлопали набитые тугим ветром флаги. Тучи залохматились, задвигались — в рваные дыры проглянуло солнце. Оно заплясало на искрящемся снегу, разноцветными иглами ударило в глаза. Первый комендант поселка, краснощекая, двухметрового роста Паща Захарова, с деревянной лопатой в руках побежала счищать снег с только что сколоченного помоста, предназначавшегося под трибуну.
Парни из бригады Лободова выпросили у девчонок еще один утюг и в порядке общей очереди разглаживали стрелки на парадных брюках. У кроватей стояли нагуталиненные кирзачи.
Митрохин валялся на неприбранной постели и делал вид, что вся эта праздничная суета его меньше всего интересует. Бригадир зло драил свои сапоги сорок шестого размера, потом, видно, не выдержал, с грохотом швырнул их на пол.
— Слушай ты, инженер-экономист, последний раз тебе говорю: давай сходим к Мартынову, он возьмет обратно. А нужны тебе деньги сейчас, так мы всей бригадой сбросимся.
— Да идите вы…
Николай натянул одеяло на голову, закрыл глаза. На душе было тоскливо. Захотелось туда, на демонстрацию, вместе с бригадой.
В полдесятого захлопали двери общежитий, на улицу вывалили приодетые парни, разнаряженные девчонки. Митрохин слышал, как его в последний раз нехорошим словом обозвал Лободов, потом хлопнула дверь — под окошком зачавкали сапоги по мокрому снегу. Он полежал под одеялом еще, прислушался: в комнате никого не было. Заскрипел панцирной сеткой, слезая с кровати. Подошел к окошку, приоткрыл форточку. Комната заполнилась музыкой, рвущейся из привешенного над магазином здоровенного репродуктора. Было видно, как маленький пятачок сбоку от сколоченной на ночь трибуны заполнили геологи. Они жили в трех километрах отсюда и пришли посмотреть на невиданное событие. Ребята-геологи тоже были приодеты во все выглаженное, и кирзачи у всех блестели под солнцем.