Закрутившаяся снежной спиралью поземка жгучими колючками дохнула в лицо, заставила зажмуриться, прикрыть лицо руками. Это вывело Мартынова из полузабытья, и он почти побежал к светящимся окнам конторы, ожесточенно растирая рукавицей онемевшие щеки, нос, лоб.
Кабинет начальника строительства тревожно гудел разноголосым гулом. Никто не знал, зачем их вытащили из теплых постелей в два часа ночи. Увидев Мартынова, люди в какую-то секунду притихли, но затем тревожный гул взорвался вновь с удвоенной силой. На Мартынова посыпались вопросы, но он молча прошел к батареям отопления, потрогал их. Радиаторы были еще теплыми.
Все так же молча Мартынов снял полушубок, шапку, шарф, повесил все это на вешалку. Затем прошел к своему креслу, сел в него, окинул взором собравшихся, сказал негромко:
— Поселок на грани катастрофы. Почти полностью вымерз ручей Профсоюзный. Котельная держится на последнем запасе воды. А это значит, что скоро люди останутся без тепла, все равно что без жилья в шестидесятиградусный мороз.
На какое-то мгновение в кабинете стало до жути тихо, и слышно было, как завывает ветер под стрехами крыши. Потом вдруг кто-то вскочил, потрогал батареи, и кабинет взорвался гулом голосов.
— Тише, тише, товарищи! — Мартынов ожесточенно растер левую сторону груди, встал. — В панику вдаваться нечего, а вот найти общее дельное решение необходимо. За вами слово, Виктор Евгеньевич.
Все, как один, повернулись к главному инженеру, словно лишь от него сейчас зависела судьба Красногорья.
Яшунин исподлобья оглядел собравшихся, поиграл крутыми желваками, сказал глухо:
— Решение здесь возможно только одно: делать водоприемную врезку на реке и вести туда новый трубопровод. А вообще-то, Михаил Михайлович, об этом нужно было кое-кому раньше подумать,
Мартынов посмотрел на Яшунина, сказал усталым голосом: — Об этом мы в следующий раз поговорим, тем более что насосная и трубопровод строились по техническому проекту. Ну а что касается существа вопроса, то ведь это на целых триста метров длиннее!.. А где трубы взять?
— Значит, придется кусками размораживать старый трубопровод, резать трубы и стыковать их на новой трассе водовода. Правда, на это уйдет не менее двух суток, страшных суток.
— Двое суток… — Мартынов задумчиво потер переносицу, посмотрел на притихших людей. — Двое суток… Но мы не можем на двое суток оставить без тепла ясли, детсад, больницу, школу, тем более что в этих домах, как, впрочем, и в детальных, нет печей.
— У нас же есть водовозка, Михал Михалыч. — Спокойный голос завгара разрядил сгущающуюся тишину. — Она сможет обеспечить хотя бы один котел. И если отключить все другие теплотрассы, то этого, я думаю, хватит на обогрев яслей, садика да и больницы, наверное.
— Это какой-никакой выход. Но ведь двое суток… — Мартынов исподлобья- посмотрел на Антона Старостина, спросил глухо:
— Ну что, комсомол? Стройка комсомольская, почти три четверти рабочих — молодежь, выдержите?
Молчавший до этого Антон поднялся, сказал угрюмо;
— Комсомол выдержит.
— Комсомол-то, может, и выдержит, — взорвался начальник отдела снабжения, — а из чего будем водовод делать? Труб, что на складе, дай бог метров на двести наскрести. Весь запас на перевалочной базе, а это восемьдесят километров по зимнику. Кто их оттуда привезет, когда буквально все машины ушли в Магадан за грузом? — Он замолчал, зло покрутил головой, как бы освобождаясь от душившего шарфа, добавил на одном выдохе: — Вот уж верно говорят, что одна беда в дом не приходит. Как назло, и телефонная связь оборвана. Так бы можно было дозвониться до базы.
— Есть у нас один ЗИЛ, — перебил снабженца завгар. — Прекрасная, высокопроходимая машина, только что с ремонта, да и шофер — дай бог чтобы все такие были. Он и поедет за трубами.
Мартынов почувствовал, как что-то тяжелое, давящее отлегло от сердца.
— Так и порешили, — сказал он. — Вы, Владимир Алексеевич, немедленно отправляйте ЗИЛ на базу. Кстати, не забудьте дать шоферу напарника. Всем остальным идти по общежитиям и домам и будить людей. Моим заместителем на это время назначаю начальника комсомольского штаба стройки Антона Старостина.
III
Излучина реки круто вильнула влево и, прижимаясь к обрывистой скале, начала медленно обходить огромную, поросшую стлаником и редкими лиственницами сопку, которая, казалось, назло выперла в этом месте, чтобы заставить реку попетлять в отрогах хребта, удлинить и без того длинный автозимник.
В четыре утра, едва успев разогреть двигатель, выехал из гаража Сергей Жарков, поди уж час как в пути, а ЗИЛ прошел едва километров двадцать. Пронесшийся снежный буран начисто перемел наезженную колею, оставив после себя непроходимые заструги, тяжелые шапки сугробов. Хорошо еще, что колонна машин ушла в Магадан за день до пурги, а то сидеть бы им на перевале, ожидая «летной» погоды.
Урча и словно утка переваливаясь с боку на бок, ЗИЛ Жаркова медленно продирался по снежной целине. Сергей покосился на заснувшего Митрохина, включил дальний свет. Сразу тысячами светлячков вспыхнули снежинки. «Сюда бы художников да туристов возить, будь морозец градусов на сорок поменьше, — почему-то подумал Жарков. — Вот она, красотища-то какая! Ни в одном кино не увидишь».
Неожиданно машину тряхнуло, на какое-то мгновение она остановилась, словно раздумывая, стоит ли продираться дальше. Сергей включил демультипликатор, и ЗИЛ, надрывно урча, начал медленно карабкаться вперед, подминая под себя сугроб.
Проснулся Колька Митрохин. Открыв сначала один глаз, затем второй, он ошалело потряс головой, спросил хриплым со сна голосом:
— Сколько уже?
— Пять.
Митрохин прищурился, высматривая в свете фар обрывистые склоны сопок, с досадой покрутил головой.
— Глухариная?
— Она самая.
— Как черепахи ползем.
Сергей помолчал, резко крутанул баранку. Кажется, он съехал со старой колеи, и теперь ЗИЛ упрямо продирался по глубокому снегу, спотыкаясь на застругах, вырывая из рук непослушную баранку. Машина натужно ревела, но все это было бы полбеды, если бы не резко упавшее давление масла.
И тут в ровном гуле двигателя Сергей уловил какой-то новый звук. Не веря самому себе, он повернулся к Митрохину.
— Ты ничего не слышишь?
— Н-нет. А что?
— Вроде бы стук.
Николай закрыл глаза, подался вперед.
— Вроде бы что-то есть…
— Вот сволочь! — Сергей ударил кулаком по баранке. — Вернемся обратно, при всех ему морду набью.
— Кому это?
— Да механик, сволочь, машину из ремонта выпустил, а вкладыши, видно, не заменил.
— Дела-а…
Впереди в свете фар вырос огромный сугроб. ЗИЛ взревел, остановился. Сергей подал рычаг раздаточной коробки и почти физически ощутил, как машина сантиметр за сантиметром прокладывает себе первопуток.
Не выпуская баранки, Сергей открыл дверцу, пытаясь рассмотреть дорогу, встал на подножку. Пронизывающий ветер ворвался в кабину, в секунду выстудил ее тепло.
— Вот погодка. Даже высунуться нельзя. — Он захлопнул дверцу, подул на пальцы. — Вмиг прихватывает.
— Погодка… — уважительно сказал Митрохин. Он поежился в своем поношенном солдатском бушлате, откинул со лба белобрысую прядь волос. — Я уже год на стройке, а и не слышал, что может быть такое: мороз под шестьдесят и ветрище…
— А я здесь, можно сказать, с первого колышка. — Сергей, не выпуская баранки, ловко достал из пачки папиросу, чиркнул спичкой, прикуривая. Горьковато-сладкий запах табака наполнил кабину. Жарков затянулся, кивнул Николаю: кури.