Художник возбужденно наклонился к ней.
— Я ничего не боюсь. Кого я должен бояться? Не твоего ли мужа? Если я о нем выложу…
— Отойди с этой отвратительно воняющей трубкой! Так-таки не боишься? Прекрасно. Тогда я сейчас позвоню Фридеману и скажу ему, что я у тебя.
Невольно он бросил взгляд а окно на противоположный берег Старого Дуная, где за деревьями скрывалась вилла Фридемана. Затем он перевел взгляд на Дору, схватившую телефонную трубку. Он быстро нажал на рычаг.
— Ты с ума сошла!
— Все-таки боишься, — сказала она с издевкой.
Он отпустил рычаг.
— Поступай как знаешь, — сказал он зло.
Набирая номер телефона своей виллы, она наблюдала за Фазольдом с язвительной улыбкой.
Нервно покусывая губы, он хотел снова нажать на рычаг, но насмешка, таившаяся в ее глазах, остановила его.
— Это ты, Анна? — говорила Дора в трубку. — Мой супруг дома? Скажите фрейлейн Хеттерле, я приду несколько позже. Пусть не забудет приготовить рогалики.
Кладя трубку, она отметила, что Фазольд облегченно вздохнул.
— Ты действительно поверил, что я могу сказать Вальтеру, где нахожусь? ~ спросила она. — Я еще не спятила. Если бы ты видел, каким он может быть…
— Могу представить.
— Тогда ты также можешь представить, что может случиться.
Фазольд поскреб свой огромный череп мундштуком потухшей трубки.
— Не понимаю, почему он так ревнует.
— С ревностью это не имеет ничего общего. Он просто не позволяет отнимать у него то, что принадлежит ему. Он считает, что я его вещь. Если бы он догадался, что мы…
Фазольд повертел трубкой.
— Давай покончим, Дора. Так будет лучше для нас обоих.
Она засмеялась.
— И не подумаю.
— Тогда покончу я.
Дора Фридеман поднялась с кушетки и подошла к Фазольду. Глаза ее сверкали.
— Ты этого, любимый, не сделаешь.
— Сделаю.
Женщина улыбнулась недоброй улыбкой.
— Что знает Вальтер Фридеман, знаю также и я, — сказала она. — Не забывай этого.
— Что это значит?
— То, что ты у меня в руках.
Фазольд отпрянул.
— И ты бы меня погубила, меня?..
— Почему бы нет?
— А муж? Ты ударила бы и по мужу. Ты же этого не желаешь?
— Он меня не интересует.
Звонок телефона прервал ее. Фазольд уставился на аппарат, потом нерешительно снял трубку.
— Фазольд, — представился он. — Кто говорит? Ах, это вы, Деттмар. Я не знал, что вы в Вене.
Дора заметила, как смягчились черты его лица, голос обрел уверенный тон.
— Когда? Через полчаса? Пожалуйста, но я, право, не знаю…
Ну хорошо… Привет. — Он положил трубку и задумчиво посмотрел на Дору.
_ Чего он хочет? — спросила она.
— Хочет еще до вашей вечеринки поговорить со мной. Он нуждается в моем совете.
— В твоем совете? — Дора рассмеялась с издевкой. — Что ты можешь ему насоветовать!
— Ты, кажется, собиралась домой? — спросил он.
— Ты прогоняешь меня, Вернер Фазольд? — спросила Дора. — Надеюсь, в следующий раз ты будешь обращаться со мной более любезно. Не забудь, что я тебя люблю.
Из серого «фольксвагена», припаркованного на Лаенгерштрассе, вышел мужчина средних лет. Убедившись, что никого из знакомых поблизости не было, он пересек улицу и завернул на Бертлгассе. Через десяток шагов он оказался перед домом с вывеской: «Черкесский бар». Но бар был закрыт. У входа висело объявление: «Открытие после капитального ремонта 10 октября. «Фламенко» в сенсационном исполнении». Итак, через две недели старуха намерена вновь открыть бар.
Через главный вход он вошел в коридор, который вел в помещение, являвшее собой причудливое смешение всевозможных стилей. Оно соединяло в себе великолепие портьер салона прошлого века, бахрому абажуров, бывших в моде в двадцатых годах светильников и монументальность мебели довоенных посольств. За огромным письменным столом здесь одиноко восседала Ковалева. Перед ней лежала стопка каких-то счетов, которые она сличала с записями в журнале.
— Садитесь, — сказала она с сильным акцентом, выдававшим ее славянское происхождение, и тоном, не говорившим об особой симпатии к посетителю. — Садитесь.
— Я не знал, что ваш бар закрыт, фрау Ковалева, — начал он разговор.
— Водочки могу предложить и не сходя с места, — сказала она и достала из письменного стола бутылку с двумя рюмками.
Деттмар выпил, и Ковалева тотчас же наполнила ему рюмку.
— Собственно, зачем вы приехали в Вену? — спросила она напрямик.
— Я здесь по служебным делам, — осторожно ответил Деттмар.
Ковалева отпила половину рюмки
— То, что вы прибыли не на концерт капеллы венских мальчиков, я смогла смекнуть и сама, — сказала она с иронией.
Деттмар повел рассказ о своем предприятии — одной строительной фирме в Ганновере, компаньоном которой он стал благодаря выгодному браку. Он пожаловался, что при жизни тестя не мог развернуться как следует. Но вот после смерти старика, три года назад, ему наконец-то удалось уловить ритм времени. Он основал общество под названием «Собственный дом», которое, по его словам, процветало.
— Хотя, конечно, без кредитов далеко не уедешь, — добавил он с опаской.
— Другими словами: вы ищете здесь кредиты, — подытожила Ковалева. — Вы шутник! Разве не читали объявление у входа в бар? Мне самой впору доставать кредиты.
Деттмар притворно улыбнулся. Получив отказ, он не обиделся.
— Собственно, я не очень рассчитывал, что вы вступите в дело, — сказал он. — Я хотел лишь посоветоваться с вами.
Ковалева заинтересовалась.
— Как вы считаете, стоит ли обращаться за кредитами к Фридемаиу?
— Мне он в этом способствовал, — с ударением произнесла Ковалева. — Но я имела нужные гарантии.
— Таковые имею и я, — заверил Деттмар.
— Тогда, очевидно, вы получите кредиты, — сказала Ковалова и засмеялась. — Но ведь под эти гарантии он вас уже кредитовал, — добавила она злорадно.
— Вы знаете?.. Однажды он мне помог.,
— Какой же суммой?
— Пятьсот тысяч.
— В шиллингах?
— А вы думаете, в долларах? — грубо спросил он.
Ковалева закрыла глаза. Она заметила, как занервничал ее посетитель. Что-то с ним стряслось неладное. Жирное лицо Деттмара вспыхнуло.
— Вы могли бы замолвить за меня словечко?
— Обратитесь к нему сами. У него сегодня будут гости. Подите туда и поговорите.
Деттмар поднялся с кресла.
— В случае отказа мне остается только объявить о своем банкротстве, — сказал он глухо и повернулся к двери.
— Желаю хорошо повеселиться.
Последнее напутствие Деттмар не слышал. Переполненный чувством гневного разочарования, он шел ощупью по узкому коридору. Уже стемнело. На Менгерштрассе он на мгновение остановился в нерешительности у своей машины, затем тихо выругался и зашагал на улицу Леопольда, где на углу находился ресторан. Он вошел в зал и заказал какой-то пустяк. Но когда ему принесли еду, он вдруг почувствовал, что аппетит пропал.
«Неужели мне конец? — подумал он в отчаянии. — Новый кредит Фридемана мог бы спасти меня. Ковалева не захотела замолвить слово, так, может быть, Фазольд? Год назад я ему заказал рекламные проспекты для нашего общества, а с Фридеманом он дружен». — Он кивнул официантке.
— Телефон рядом с туалетом, — любезно ответила она.
Окрыленный новой надеждой, Деттмар отправился звонить Фазольду.
Все более распаляясь, они горланили во всю глотку. Звуки цитры едва были слышны, можно было только видеть, как музыкант с застывшей улыбкой теребил струны. За сотню чаевых шиллингов он мог сыграть все, что угодно, хотя лично ему подобный репертуар радости не доставлял. Они вели себя не только развязно, но прямо-таки нагло, эти туристы из Западной Германии.
На скамье, рядом с дверью, сидел пожилой мужчина, широкоплечий и тучный, с мешками под глазами. Он пытался сдержаться, но в конце концов, обращаясь к тщедушной, бледной жене, сказал: