зок. — И зашептал, понуро горбя плечи: — Слыхал, вчера
Адмиралтейская коллегия по всем рапортам о повышении в
чинах резолюции учинила. Не иначе, как скоро в поход...
Скорей бы, — вздохнул Бакаев, вытаскивая трубку. —
А я-то думал — пошто моих гренадеров во флот переписали?
Он отпил пива, неожиданно поднялся и легонько потащил подслушивавшего датчанина к себе за рукав.
— Шел бы отсель, герр майстер... А то, ей-богу, перешибу!
У датчанина запрыгали губы. Не понявший в чем дело
Змаевич вскочил, удивленно задрожал бровью.
— Стой, Яков, ты уже хватил лишнего! Даже союзников
перестал признавать. Иди-ка, я тебе суну под нос кое-что. —
Он подвел упиравшегося приятеля к стене, где красовался* 4
грозный петровский указ. — Видишь? Сие — табель поведе
ния! Ноне и не за то легко угодить в четыре царские степы.
Крут государь!
Бакаев, пряча в карман трубку, глянул со злобой и отвращением. Шевельнул было могучим плечом, но Змаевич уже выталкивал его из кабака.
3
Пустив рысью снежно-белого коня, принцесса Ульрика-Эле-онора выехала на прогулку в окрестности Стокгольма. Обычно ее сопровождала пышно разодетая свита. Но в этот раз спутником был лишь английский посол при русском дворе Рой Дженкинс.
41
Все утро принцессу не покидало чувство смутной тревоги. Высокомерное выражение ее лица стало каменным, когда доложили о приходе Роя Дженкинса, — таким оно было и сейчас. С тоской думалось о брате, Карле XII, который после срама под Полтавой находился где-то далеко-далеко — за этим пятнисто-пегим балтийским небом, за бесконечными русскими далями, за Черным морем — в Турции... Сладко замирало сердце — туда уносились мысли пылкой и гордой Уль-рики.
Ульрика-Элеонора резко осадила коня, чуть не подняв его на дыбы. Неторопливо обернулась к своему спутнику.
— Ваше высочество! Я вам должен сообщить очень важную
весть, — сказал он.
Ульрнка-Элеонора шумно вздохнула и натянула поводья.
— Я должеп сообщить, — повторил посол, — появились
довольно неприятные вести... Барон Герц поехал в Петербург
заключать мир между Голштинией и Россией... через супру
жество сестры Петра с герцогом Карлом-Фридрихом...
Делая вид, что ничего не ведает, принцесса остановила белоснежного коня.
— Похоже, Голштиния да и Россия метят наследовать швед
скую корону?
— Да, ваше высочество, — глаза дипломата сверкнули ясным блеском молодости, — именно для этих целей Петр и построил флот.
Вот как! — Принцесса окаменела.
Если Герц уладит с Петром спорные вопросы, — внеш
не невозмутимо брюзжал посол, — то Голштиния уступит
России почти все земли, завоеванные вашим братом...
Но ведь это измена! — вырвалось у принцессы.
Главное не это, ваше высочество. Русские морские офи
церы в кабаках уже говорят про поход на Стокгольм.
Рой Дженкинс вкрадчиво продолжил, намеренно отвлекая Ульрику-Элеонору от тревожных мыслей.
— Ваше высочество, вы простите меня, что в такую мину
ту... однако я не могу не сказать... Вы сейчас ослепительны.
Гнев и весенний мороз так красят ваше лицо... За то, что я
вижу, можно отдать всю казну моего короля...
Посла трудно было уличить в игре: он явно волновался. Но принцесса почти не слушала — она находилась в том нервном возбуждении, которое вот-вот могло прорваться слезами.
«Какой слабый огонь нужен этому воску!» — злорадно подумал старый ловелас и заговорил дельно, скупо и властно — о главном:
— Летом адмирал Ватранг встретится в море с Петром.
Это неизбежно. Перед битвой мой перебежчик сообщит адми
ралу о планах русских. Это решит исход сражения. Сами на
зовите пароль. Слово, от которого будет зависеть судьба Шве
ции...
Ульрика-Элеонора, бледная, жадно глотая воздух, покорно выдавила чужим голосом:
— «Месть принцессы!»
42
4
Перед походом царь Петр, как и многие флотские офицеры, подал прошение в Морскую коллегию о повышении его в чине. Он числился в звании шаутбейнахта, то есть контрадмирала, под именем Петра Михайлова. Собравшись с утра зайти на верфь, где заканчивалась постройка последних галер, он решил попутно завернуть в Адмиралтейство — узнать о постановлении на его прошение.
Составив расписание войск по судам, Петр энергично под
нялся из-за письменного стола. На нем был мундир полков
ника Преображенского полка — линялый зеленый кафтан с
красными отворотами, перетянутый портупеей. На длинных
крепких ногах — зеленые чулки и разбитые, изпошенные
башмаки. В этом мундире царь победил Карла XII под Пол
тавой. Прихватив шляпу-треуголку, простреленную в том же
бою, Петр быстро сбежал по лестнице бревенчатого дворца,
вышел к Неве. .
Весна стояла ранпяя. Белыми медлительными лебедями проплывали облака. Редкие дома, желтые мысы Невы и множество островов казались плывущими в дымчатом отсвете, невесомыми. Над серым разливом гребнистых волн белизной вспыхивал хоровод неутомимых чаек — стремительных и легких, радостно-крикливых. Рощи на берегах еще были голые, зеленели лишь сосны — одна другой выше, стройнее.
Большое деревянное здание в начале Невской перспективы, под высоким шпилем с изящным корабликом, и прилегавшая к нему верфь были обнесены с трех сторон добротным крепостным валом. В сторону воды глядели жерла пушек. . «К походу, почитай, все готово, — думал Петр на ходу, — сухопутная армия, парусные корабли и даже суда с огневым боем. Для галерного флота и тактика почти создана. Только бы выступить в срок — никак не позже начала навигации в Финском заливе...»
Караульный, стоявший у будки возле мостика, перекинутого через ров, посторонился и застыл без шевеления — мушкет перед собой, нос задран, глаза вытаращены — едят царя. Петр задумчиво шагнул мимо него в ворота верфи.
Весь задворок между Адмиралтейством и берегом реки был завален корабельным лесом, бочками с ворванью, канатами, железом, щепками и мусором. У пристани приткнулись старые суда, швы у них заново конопатились и просмаливались. От огромных котлов несло гарью, черной густой копотью. Пахло дымом, свежерубленным деревом, ноздри щекотал горьковатый дух окалины.
Галера, готовая для спуска, высилась на стапелях. Плотники еще не начали выбивать стрелы — пока смазывали жиром киль и, видимо приустав, сидели на бревнах, тихо переговариваясь.
Так, значит, Антон, стоит наняться в команду-то галер
ную? — гудел басом кряжистый мужик.
Очень даже стоит, Никола Иванович, — лукав*о отвечал
ему светло-русый матрос. — Это тебе не лаптями торговать,
аль ложками да свистульками.
43