Видимо, тот случай сейчас. Собсрись-ка с этим лоцманом на
малой скампавее и выйди вперед. Особо погляди в шхерах за
Гельсингфорсом: опасно там — берега изрезаны, камни, от
мели. А вы, герр Розепкранц, внушите финну сему, что мы к
нему всем сердцем благоволим... пугается он зря.
Выйдя с лоцманом из каюты, Розенкранц облегченно перевел дух. Притворно печалясь, долго морщил лицо улыбкой. Оглянувшись по сторонам, засопел финну в самое ухо.
Не дай бог! И впрямь повесят... Русские, — давился го
рячим шепотом, — идут сейчас, видимо, к Аландским остро
вам. Им не миновать мыса Ганге-удд, где Апраксина навер
няка ждет шведская эскадра. Фритиоф будет большим дура
ком, если не сбежит у мыса от русской веревки к королевско
му адмиралу Ватрангу...
Эй, Розенкранц, что за беседу ведешь с лоцманом? —
пробасил рядом Змаевич. Покинув каюту Апраксина, он вни
мательно наблюдал за датчанином.
Он очень малопонятлив, — дернулся Розенкранц. — При
шлось снова растолковывать. Герр командор, будьте с ним
осторожны, финны — такой народ...
Змаевич почувствовал что-то неладное, раздраженно заторопил.
— Скажи этому жердястому — мы сейчас же идем на про
мер фарватера.
56
Розенкранц перевел точно, незаметно подмигнул Фритиофу и добавил:
— Вот тебе и рлучай — не зевай! У финна впалые щеки густо набухли краской.
Усиливался ветер. Лица гребцов покрывала серая пелена усталости. Галеры, полугалеры, скампавеи и бригантины неиссякаемой вереницей скользили по узким .протокам. Позади, теснясь среди множества скалистых островков, шли транспортные суда, малые бригантины, боты и ладьи, а на буксирах — баркасы и прамы — с грузом провианта и боевыми припасами, взятыми для армии, уже действующей в Финляндии.
Солнце пекло нещадно. От палуб несло густым запахом смол, крутым квасным духом. На изгибах фиордов и проток бились седые гривы пены.
Эдак еще можно плавать, — хмурился и веселел Ни
кола, беззаботно поглядывая на кипенный след за галерой.
Еще бы! — по-старому с издевкой скалился Антон. Си
дел босой, подставив ветру черные подошвы ног. — С моря
шведу пикак не достать — и на берегу свои. — Помолчав,
задумчиво добавил: — Похоже, Гельсингфорс уже позади.
Значит, скоро будет Порккалауд: Немного морем проскочим,
и за Березундом опять пойдут шхеры — снова будешь, Ни
кола Иваныч, как у Христа за пазухой. А там, глядишь, —
ц к Гангуту станет рукой подать — до носа Финского за
лива...
Никола запустил мозолистую руку в густую, как войлок, бороду. Недвижно глазел на вздыбленные ветром прозрачные облака, на сине-перламутровые воды у берегов.
За бухтами веревок и штабелем абордажных топоров стоял Розенкранц, прислушиваясь, огляделся, тихо сполз в трюм. Долго что-то искал в укромном месте, нашел. С тихим озлоблением зубами и потными пальцами развязал -шнурок на небольшом мешочке, насыпал на ладонь кучку сероватого порошка. Криво ухмыляясь, подошел к бочке, приподнял крышку и сыпанул порошок в солонину...
10
Апраксин с задержками получал вести от царя из Ревеля. Петр писал о прибытии двух фрегатов с Архангельской верфи, о подходе из Англии еще одного «приемыша» — семидеся-типушечного корабля «Веферм», о болезнях среди матросоч из-за не свежей, а может, и отравленной солонины, о том, что он неусыпно смотрит за неприятелем, наряжая в дозоры малые суда. Последнее письмо было тр'евожным — о слухах, будто бы английские военные корабли под видом торговых идут в Балтийское море и уже миновали пролив Зунда. Петр в подлинности сообщения уверен не был, так и отписывался — «нахожусь в сумнении!..».
«Могут быть и подметные слухи, — подумав, заключил
57
Апраксин. — Но травленая солонина... и на галере Змаеви-ча матросы стали мучиться странными болестями живота. С начала похода провиант не менялся, все были здоровы, а теперь болеют.. И еще на трех судах то же самое. Десять человек умерло. Баталия еще не началась, а уже потери...»
К вечеру отписал царю, что идет «со господом, поелику возможно», проверяя фарватер; узкий пролив Березунда уже остался позади, скоро Гангут..'.
Мимо проплывали островки с меловыми отмелями и галечными обрывами. В дымке жаркого дня тонули далекие зубчатые берега. Там стояли мачтовые боры на низких дюнах, а за ними начиналось буреломное чернолесье — вотчина сов, кукушек и всякого зверья.
Вдали, за разрывами дымки, показался полуостров, лесистой хребтиной похожий на огромное чудовище, припавшее мордой к воде.
Антон вскинул руку.
— Это и есть опасный Гангут! — ткнул он пальцем в голубоватую марь. — Пошлет бог — обойдем и его, укроемся в Абоские шхеры. Тогда считай, что мы уже в Ботническом заливе...
«А дальше куда?» — думал Розенкранц, всегда настороженно ловивший разговоры матросов. Посиживая на носу галеры, у самой пушки, он перебирал в уме возможные планы Петра.
Вернувшись после многодневной разведки шхерных фарватеров, Змаевич взволнованно доложил Апраксину, что, следуя впереди флота, он благополучно подошел на малой скампавее к самому Гангуту и оттуда увидел в открытом море шведские корабли... Насчитал более двадцати вымпелов...
Той же ночью финн куда-то исчез. Змаевич поискал его на всякий случай в трюме — вдруг заболел? — и тяжко задумался. Но разбираться было некогда.
К утру шведская эскадра приблизилась, и генерал-адмирал без труда различил неприятеля в подзорную трубу. Длинная цепь кораблей грозно перерезала путь...
Змаевич срочно был отослан в Ревель с донесением — Апраксин просил Петра подойти к Гангуту с корабельной эскадрой.
11
В просторной' кают-компании фрегата «Полтава» густо чадил светильник, подвешенный к закопченному потолку. Словно масляное пятно на бумаге расплывался в табачных пластах дыма бледный язычок пламени. Терпко пахло густым настоем красок, смолы.
На просторном столе в беспорядке лежали готовальни, военные карты, лоции. Отдельной грудой высились непрочитанные жалобы, грамоты, челобитные и подметные письма.
Ягужинский, ругаясь, докладывал разбойные дела. Одновременно теребил огромный ворох бумаг — искал для прочтения самое спешное. Петр сидел молчаливый, небритый, с тревож-
58
ным сердцем. В каюте ждал с докладом прибывший с Гангу-та Змаевич.
Продолжая слушать генерал-адъютанта, Петр подвинул к себе груду писем. Начал спешно просматривать жалобы, перескакивая красноватыми глазами со строки на строку. Совал гусиное перо в каменную чернильницу и наискось писал резолюции или недовольно откладывал челобитную.
Наконец, Ягужинский выловил нужную бумагу и, далеко относя разглаженный свиток от глаз, зачитал крамодьный донос:
«Промышленным людям, и всем посадским, и купцам, и гостям, и гостипые сотни в Санкт-Петербурге от разбоя неведомых воров в торгах их и во всяких промыслах чинятся убытки и разорение. По розыску многие люди взяты со дворов, да не виновники...»