— Да, — ответил Рабер, отнюдь не успокоенный.
— Имея эту сигнальную систему, департаментский директор и все кассиры спят с открытым ртом и спокойной совестью. Но зря, потому что есть ты, Люсьен Рабер.
— Я?
— Да, ты. В следующий вторник в восемь часов ты заменишь один из проводов в сигнальной системе. Он обернут резиной. Ты снимешь кусок и заменишь другим, состоящим лишь из резиновой оболочки. Никто ничего не увидит. И никто ничего не услышит, когда придут наши друзья. Ясно?
Рабер отчаянно закрутил головой.
— Вы нездоровы, комиссар? — спросил он.
— Они заберут все деньги, по-моему, миллиард. Я могу тебе сказать с точностью до одного человека, сколько будет служащих, где они будут, какова их, к слову говоря, довольно слабая способность оказать сопротивление. Я изучаю этот вопрос с того самого дня, когда мне поручили предотвратить подобное нападение. Это я разработал систему. Поверь мне, она эффективна, если не знать ее до мельчайших деталей. Потом ты незаметно поставишь провод на место. Понятно?
Рабер ничего не ответил.
— Вы рехнулись, комиссар, — повторил он.
— Ни в коей мере. Скоро ты поймешь, что я не могу поступить по-другому.
Он добавил мягко:
— И что, если ты будешь хорохориться, я не откажу себе в удовольствии раскрыть твое имя, как одного из самых ценных помощников полиции. До самой смерти ты будешь ходить в доносчиках. Обычно в профсоюзах считают, что это самая большая подлость на свете, и они правы. Всюду, где ты появишься, к тебе будут относиться, как ты того заслуживаешь: как к куче отбросов. — Он улыбнулся. — А если будешь умницей, все пройдет хорошо. Ты даже получишь вознаграждение. Миллион. Старых франков. И ты позволишь себе несколько приятных трапез. Мне просто непонятно, как ты еще можешь колебаться.
— А вы?
— Для меня, пожалуй, важнее радости любви. Каждому свое.
— Если вас засекут?
— Невозможно. Если только ты не проболтаешься. Надо научиться молчать хоть раз.
— Когда я получу свой миллион?
— Непосредственно перед операцией. Наш хозяин, фрахтовщик, вручит его тебе. Он получил указания.
Рабер был в нерешительности.
— Я не могу получить небольшой аванс?
Beржа расхохотался.
— Конкретно и положительно. Ты мне нравишься. Завтра здесь будет для тебя сто кусков.
Рабер размышлял.
— Те две почты, это ваша работа?
— Ты в своем уме? Если б я имел два миллиарда, я б уж давно загорал на солнышке. А ты бы жрал ложкой черную икру.
Рабер поправил: не так уж он любил икру. Он предпочитал дичь, бекасов, гусиную печенку, раков. Он был готов долго рассуждать на эту тему, а от перспектив получить миллион у него слюнки текли.
Сала был сердечен и в то же время держался на расстоянии, как с безнадежным больным, которому с улыбкой предсказывают еще много веселых деньков. Вержа не хотел огорчать его. Он был в хорошем настроении, что скорее раздражало начальника полиции. Сала предпочел бы бурную сцену, долгие рукопожатия со слезами на глазах. Но это было не в стиле Beржа.
— Я имел долгий разговор о вас в Париже, — сказал Сала.
Он вернулся из столицы с ежемесячного совещания департаментских полицейских начальников.
— Все единодушны: то, что с вами делают, чудовищно. Но надо понять и министерство: вас атакуют со всех сторон. Нам придется пересмотреть некоторые наши взгляды, изменить привычки, короче, мы должны быть осторожны. Мы возвращаемся в эпоху лицемерия.
— Выражайтесь яснее, господин начальник полиции: я буду тем чудовищем, чью отсеченную голову покажут народу.
— Да нет же, нет, — возразил Сала.
Он привез обещание: как только закончатся юридические формальности, Вержа помогут.
— То есть, когда я буду осужден.
Сала решил разговаривать сурово, поскольку комиссар не желал понимать.
— Этот исход, мне кажется, трудно избежать.
— Значит, вы знаете, что я виновен.
— Вилла на Юге, это точно?
— Да, — сказал Вержа. — Какой идиотизм!
— Вы хотите, наверное, сказать, что это просто чаевые по сравнению с другими моими махинациями.
Сала пожал плечами.
— Вержа, ваше положение ясно. Если во время процесса вы будете сдержанны, вас спасут. Если же вы начнете болтать, помощи не ждите. На этот раз вы поняли?
— Когда вы ясно выражаетесь, я всегда понимаю. Чего же опасаются из того, что я могу сказать?
— Вам это хорошо известно. Вы знаете все наши досье.
Он не добавил «увы», хотя ему хотелось.
— Вы можете причинить много зла нашей конторе, которую вы любите, несмотря ни на что.
— Обожаю.
— Сала наклонился к Вержа.
— Вы согласны?
— Я подумаю.
— Мы можем усугубить ваше положение! — произнес с угрозой Сала.
— Нет, — сказал Вержа по-прежнему любезно.
Начальник полиции утомился. Он невыносим, этот Вержа. Впрочем, он дал это понять самому министру. Сала сменил тему.
— Я должен предпринять ряд мер, — сказал он. — Подумать о вашей замене. Я хотел бы, чтобы вы рассказали мне о текущих делах. Надеюсь, вы соизволите это сделать!
Вержа ответил, что готов. Он обрисовал ситуацию, какой он видел ее в настоящий момент. Организовывались многочисленные банды, которые пробовали силы на мелких грабежах, но которые могли однажды пойти на крупное дело. Он упомянул Ги Портора, выразив мнение, что тот будет готов к действию через сорок восемь часов. По лицу Сала Вержа угадал, что начальник полиции предпочел бы, чтобы бандит оказался в тюрьме раньше, чем туда попадет комиссар.
— По сведениям ваших коллег, — сказал Сала, — что-то готовится.
У Вержа был заинтригованный вид.
— У них нет ничего конкретного, — добавил Сала. — Но они не могут объяснить иначе убийство Донне и других осведомителей. Впрочем, они топчутся на месте. Вы придерживаетесь того же мнения?
— Вполне вероятное предположение, — заметил Вержа мягко.
— Это большая потеря для нас.
— А также для общества, — сказал комиссар со всей серьезностью.
Сала спросил себя, не смеется ли над ним Вержа. Но лицо комиссара было совершенно серьезно.
— Я думаю, что левые готовят удар, — сказал Вержа.
Начальник полиции сморщился. Эти левые были его постоянной заботой.
— В каком направлении?
— Не знаю. Но не удивлюсь, если это будет в анархистском духе, Бонно и другие.
Он испортил Сала день, что прекрасно сознавал. Шеф полиции будет думать только об этом.
— Вы проследите? — спросил Сала.
— Пока смогу.
Сала встал и подошел к комиссару. Он пожал ему руку.
— Вы знаете, что мы сделаем все, чтобы спасти такого человека, как вы, — сказал он.
Вержа вежливо поклонился.
— Не сомневаюсь в ваших намерениях. Но их одних недостаточно.
— По крайней мере, мы вас в будущем устроим.
«Устраивай себя сам!» — подумал Вержа и удалился.
Они собрались в уютной квартире Сильвены. Здесь ощущался ее легкий пикантный аромат. Мора смотрел на нее, пока она наливала им виски. Он сожалел, что она не с ним, а с Вержа, и не скрывал этого от комиссара, который прекрасно его понимал.
Они сидели рядом на диване. Сильвена протянула каждому по стакану, подняла свой и сказала:
— За наш успех!
Они выпили. Затем Вержа поставил стакан на низенький столик из прозрачного стекла.
— В течение трех-четырех дней у вас обоих будет много работы.
Он обратился к Сильвене:
— Присядь.
Она послушалась, устраиваясь на звериной шкуре, которая лежала перед ними.
— Ты отправишься в Женеву, — сказал Вержа. — Возьмешь три билета на самолет, вылетающий в Нью-Йорк — Каракас в следующую среду утром. На имя мосье и мадам Педро Гонзалес и мосье Аристидо Пальма.
Он указал на Сильвену.