— Дорогой Акбар — сказал он. — Дорогой наш друг…
Спокойный, торжественный голос отрезвляюще подействовал на хозяина. Он поднял голову и печально посмотрел на гостя.
— Борьба продолжается! Мы были готовы к поражению немцев. Но борьба продолжается. Завтра вот этот джигит, — он кивнул на Адхама, — уйдет к Советам. За ним пойдут другие…
— Да, да… — прошептал Акбар. — Борьба продолжается. В эти слова он сам не верил…
Махмудбек повернулся, взял за локоть Адхана и вывел в соседнюю комнату.
— Завтра утром пойдешь. На всякий случай должен знать, что совсем недавно туда, к Советам, прошел человек японца — Турсун. В бреду он, вероятно, выдал свои явки: Ош и Ассаке… Имя — Шамурад.
— Ош, Ассаке, Шамурад, Турсун… — повторил юноша и вдруг подозрительно спросил: — Зачем мне это, господин?
— На всякий случай. Вдруг твоя явка провалится… — не очень доказательно ответил Махмудбек. — Ясно? Ош, Ассаке, Шамурад, Турсун.
— Ясно, господин… А вы?
— Увы! — вздохнул Махмудбек. — Обстановка так изменилась, что мне надо побыть здесь… — неопределенно ответил Махмудбек. — И нога. Нога очень болит…
Махмудбек говорил правду. Опять острая боль не давала покоя.
Японец долго массировал ногу, втирал пахучую желтоватую мазь. Потом принес тряпку, от которой шел пар. Прижал тряпку к ноге, подержал, словно испытывая терпение Махмудбека.
— Сейчас…
Закончив эту не очень сложную процедуру, он принес небольшой приемник, подключил к нему батарею. Все делал молча, спокойно, не обращая внимания на больного, не интересуясь его самочувствием.
Приемник стоял рядом с топчаном. Махмудбек имел возможность крутить шкалу настройки. Старенький, облезлый ящик. Но в него вмонтирована мощная аппаратура. Мигал зеленый огонек. Двигалась шкала, раздались треск, обрывки заунывных песен, непонятной музыки, чужие слова… Все это неслось в тесную комнатку через горы, через сотни километров. А японец, взглянув на Махмудбека, только сказал:
— Сейчас…
Он ушел и не появлялся до полуночи.
Махмудбек нашел советскую радиостанцию, слушал задорные солдатские песни. Из Москвы транслировался концерт. Он надеялся, что важнейшие документы все-таки будут переданы еще раз.
И наконец через треск донесся торжественный голос диктора.
Снова треск… Но сквозь шум продолжали прорываться строгие строки акта о безоговорочной капитуляции Германии.
Вошел японец. Прислушался к русским словам и показал па ногу.
— Сейчас…
И выключил приемник, сказав, что бережет батареи.
Японец оказался опытным знахарем. И чувствовалось, что он спешит отделаться от своего неожиданного пациента, быстрее поставить его на ноги.
Махмудбек понял: японцу не хотелось, чтобы он встречался с людьми Джанибека, которые скоро появятся в Гульташе.
От денег японец отказался. Он приложил руку к сердцу и поклонился. Потом поправил очки и сказал:
— Сейчас…
Вернулся японец с небольшой баночкой желтоватой мази. Показал на больную ногу и произнес:
— Надо…
Все наставления японец передал Акбару. И основной совет: немедленно покинуть Гульташ, добраться до большого города. Лучше это сделать самолетом.
— Возможно? — спросил Махмудбек у хозяина.
— Да. Нужны деньги и… карточка Живого Бога, Айганхана.
С Адхамом было короткое прощание.
— Будь осторожен, — сказал Махмудбек,
— Вы не хотите встречаться с Джанибеком? — Адхам вызывающе смотрел на Махмудбека.
И в который раз Махмудбек не без тревоги подумал о дальнейшей судьбе юноши. Что с ним будет в становище Джанибека? Как предупредить Адхама об осторожности?
— Присядь, — предложил Махмудбек. Пожалуй, немного нужно откровеннее быть с этим парнем. — Присядь и послушай… — Он улыбнулся и по-отечески заметил: — Если ты так будешь сверкать глазами при встрече с Джанибеком, он тебе отрежет голову. Он умеет это делать. За одну минуту…
Адхам беспокойно оглянулся.
— Здесь ты в безопасности. Здесь за тебя отвечаю я. Там меня не будет. Там сейчас мои враги… братья Асимовы. Даже мое имя может погубить. Ты просто шел с нами. И ты не любишь меня. Все! Об этом достаточно. У тебя свои дела на той стороне. И я ничего не хочу о них знать. Не должен знать и Джанибек.
— Его дело переправить меня… — напомнил Адхам.
— Там он хозяин… — вздохнул Махмудбек. — Мало ли что придет ему в голову. Ему может не понравиться твой взгляд. Он у тебя бывает злым, настороженным. Пока будешь в становище, спи, отдыхай.
Махмудбек вышел во двор… Наступила ночь. Одна из вершин, с матовым мерцающим снегом, была похожа на родной Айкар. Над этой вершиной тоже повисли большие близкие звезды.
Очень давно так неожиданно, легко не рождались строки.
Махмудбек понял, что ему сегодня трудно будет заснуть…
А когда он заснет, то на рассвете обязательно приснится Айкар, тот самый, по склонам которого, казалось, скатываются, сверкая, крупные звезды.
Подул легкий, на редкость нежный ветерок…
За долгие годы на чужбине Махмудбек, кажется, впервые почувствовал его. Почему-то всегда врывались лихие ветры пустыни и в дом, и в тюремную камеру… Надсадно, будто срывая непонятную злость именно на нем, Махмудбеке, ревели зимние ветры, гнали колкие снежинки, перемешанные с песком.
Откуда только брались эти ветры, жгучие, неожиданные, сильные на пути Махмудбека! А ведь есть же такие тихие ветры весны, первых осенних вечеров, ветры, пропитанные запахами сада, гостеприимного очага… Или их было так мало на чужой земле, в беспокойной, напряженной жизни Махмудбека? До обидного мало. Даже не вспомнишь.
Махмудбек поднял ладонь: захотелось убедиться в спокойной беззаботности осеннего дыхания гор, очень похожего на дыхание Айкара.
Джамшид был сподвижником Джанибека. Он еще совсем молодым парнем прислуживал курбаши, таскался за ним по чужим дорогам, первым начинал хохотать и хлопать себя по коленям при самой глупой шутке бандита. Джанибек этому парню, одному из своих многочисленных племянников, обещал богатую жизнь и славу. Шли годы… Джамшид взрослел, стал разбираться в делах, увидел и понял, на чем держится авторитет прославленного Джанибека.
Нигде не мог найти пристанище курбаши. Свою шайку, состоящую из родных и близких, он увел в горы. Его мечтой было первым ворваться в долины Средней Азии, захватить обширную территорию, стать владыкой городов и кишлаков.
Эти города и кишлаки он щедро разделил между ближайшими помощниками. Надо было только дождаться, когда гитлеровские войска войдут в Москву.
— А здесь наше дело, — авторитетно заявил Джанибек. — Мы первые спустимся с гор…
Слушал эти речи и Джамшид. Слушал и мечтал о будущей власти. Ему очень хотелось попасть в Таджикистан. Например, в богатый город Ходжент. Он слышал, что большевики рядом построили электростанцию, какие-то заводы. А дядя подарил ему лишь два маленьких горных кишлака.
— Еще молод… — сказал Джанибек и, как мальчишку, потрепал грязной ладонью по щеке. Джамшиду уже сорок три года. Всю свою молодость он отдал Джанибеку. Таскал ему чайники, подавал пиалу, чистил сапоги, раскуривал чилим. В тайне от других бандитов Джамшид мял комочки анаши, смешивал их с табаком. О новой страсти Джанибека не говорили вслух, боялись вспыльчивого курбаши.
Но разве утаишь от людей и сладковатый дымок, и бессвязную речь, и мутные, бессмысленные глаза.
Чилим доверяли только Джамшиду. Он оставался по-прежнему мальчиком, слугой и в тридцать и в сорок лет. Особой почестью считалось, когда курбаши, накурившись, двигал чилим в сторону Джамшида.
Через несколько лет Джамшид уже с радостью, с большой благодарностью хватался за чилим. Торопливо проводил рукавом халата по мокрому мундштуку и, прикрыв глаза, слушал клекот воды, затягивался. В эти минуты он забывал о тоскливых, монотонных годах, проведенных в горах, о пропащей жизни, о той жалкой подачке, которую обещает Джанибек в случае победы Гитлера.