Энергии матери хватило дотянуть Алешу до десятилетки. Скончалась она, когда Алеша уже поступил в авиационное училище. Говорили — от рака, но скорее всего от горя, которое никак не хотело ее покидать.
Он стал летать.
Но в одном из полетов произошла ошибка, за которую пришлось расплачиваться горькой и дорогой ценой.
Госпиталь. Психологическая травма. Прощай, авиация… Куда ехать? Родных нет. Вспомнил своего механика, который демобилизовался год назад. Маленький, остроглазый, подвижный, как воробышек. И надежный. У него была профессия — он до армии работал шахтером, жил в Донецке.
«К Даньке так к Даньке. Приглашал же, когда уезжал…» — подумал Алеша, выписывая в госпитале проездные документы.
Потом с громким придыхом «бегу, бегу» стучали колеса поезда.
Данька работал в отряде Перегорова и решил устроить друга горноспасателем. Но Иван Артемьевич посоветовал определить Алешу на высшие командные курсы горноспасательных частей, благо там начинался набор. Одним словом не скажешь, как тяжело было так круто менять жизнь. Отчаяние, сомнение, никчемность существования — все пережил бывший летчик. Слишком туманным и горьким казалось будущее. Но молодость взяла свое. Алеша не привык перекладывать свои болячки не других. Перемучившись в одиночестве, одолев сомнения, он в конце концов согласился…
На курсах его увлекло шахтерское дело. Как и в авиации, здесь тоже требовалось крепкое здоровье, бесстрашие, готовность к риску. Он с увлечением изучал горноспасательную технику, сложное шахтное оборудование, свойства тех или иных креплений, учился управлять комбайнами и различными механизмами, умению спасать людей от огня, взрывов и отравлений, разбираться в автоматизированных комплексах — горной технике завтрашнего дня.
На учебных пожарах работал с порошковыми огнетушителями, пеносмесителями различных типов, ставил перемычки в штреках, чтобы отделить огонь от воздушного тока в вентиляционных штреках. И вдруг… Именно здесь-то так «вдруг» и произошло. Вдруг он убедился, что при большом пожаре все это не дает должного эффекта.
Он зашел со стороны совсем неожиданной — с самого огня. Как хирург, расчленяя живую ткань, добирается до болезни, так и он попытался разложить огонь на его составные части. Химический процесс огня сопровождался быстрым сгоранием кислорода и воздуха и выделением углекислого газа. Следовательно, чем больше кислорода, тем активнее пожар. Можно прекратить доступ свежего воздуха в шахты, но, как правило, там в момент аварии находится много людей, которые неизбежно задохнутся. Да и пока выгорает оставшийся кислород, огонь порушит все механизмы, выведет шахту из строя. Значит, нужен такой механизм, который бы смог в считанное время выкачать кислород из опасного участка. Нужен именно такой механизм…
Помогло то, что он служил в авиации, помог и Данька, его механик в армии. Оба, не сговариваясь, подумали об одном и том же — об авиационном турбореактивном двигателе. Его они хорошо знали. Знали, что этот двигатель способен быстро пожирать кислород, выдавая огромное количество инертного газа, который быстро душил любой огонь.
Идея так увлекла Алешу, что он вплотную, помимо обязательной программы, засел за специальные книги по теории огня и газов, вырабатываемых в процессе горения. А потом написал обстоятельную записку о новом, методе.
Однако оставалось много неясного. Все чаще и чаще у него возникала мысль обратиться к специалистам, в первую очередь к Перегорову. Настаивал на этом и Данька.
— Вот увидишь, старик поймет! — кричал он. — Он же на пожарах собаку съел.
И Алеша поехал к Лерегорову домой. Волнуясь, он достал бумаги, сказал;
— Вы прочитайте, а что будет непонятно, я потом объясню…
Перегоров озадаченно поглядел на Алешу, но бумаги взял, прошел к столу, надел очки.
«А вдруг открыл велосипед?» — с тревогой подумал Алеша Перегоров почитал, вернулся к первой странице, потом бросил из-под очков быстрый взгляд на Алешу, снова уткнулся в текст.
— Что, ерунда? — не выдержал Алеша.
Перегоров помолчал.
— Но согласитесь, классическая вода и пена дают мало толку! — Заволновавшись, Алеша выхватил из пиджака авторучку, пододвинул бумагу. — Смотрите пожар распространяется по горным выработкам со скоростью от пятидесяти до двухсот метров в час. Это намного превышает скорость тушения. И тушим-то как?! Не дальше полета ледяной или пенной струи. Почти в самом огне, в жаре, под грохот обрушивающихся пород и крепи, под постоянной угрозой взрыва метана!
— Да что ты меня уговариваешь? — Перегоров сердито отодвинул бумаги. — Я разве сказал, что против? Подумал только, что замахнулся…
— Со стороны видней оказалось, — понизил голос Алеша.
— Вот именно, глаз свежий. Не знаю, прав ли, но зашел ты с внезапной стороны. Мы все быка за хвост держали, а ты на рога кинулся.
Помолчав, Иван Артемьевич добавил:
— Но нужно сделать охлаждающую установку, чтобы струя была холодной. Ты Даниила к этому подключи. Бакут хоть с ветерком в голове, а умница. Поищите, как снизить температуру выходящих газов, и почетче все обоснуйте, чтобы было коротко и ясно.
Алеша не знал, что и в Институте горноспасательного дела, в частности в лаборатории газовых средств тушения Александра Александровича Винограда, бились над сходной проблемой.
Дело оставалось за специальным оборудованием. Требовался агрегат с большой производительностью инертного газа и высоким напором. Теоретически был выбран его оптимальный вариант. Эмпирическим путем сотрудники определили, какую работу он должен был выполнять. Но они не знали одного — его облика.
Александр Александрович Виноград любил задерживаться на работе. В тихие вечерние часы, когда все уходили домой и обрывались телефонные трели, Виноград только и мог сосредоточиться на поиске новых способов тушения.
Телефонный звонок оторвал Винограда от размышлений. Директор института приглашал его к себе.
В кабинете сидел Перегоров в темно-синем, давнего покроя форменном пиджаке. Освещенный сбоку светом настольной лампы, он походил на старого князя Болконского с восковым орлиным носом и совершенно белой головой. Иван Артемьевич сидел нахохлившись, положив на колени худые нервные кулаки и сердито поджав губы. Оборвав разговор, он искоса взглянул на вошедшего Винограда и, сразу потеряв интерес, снова повернулся к директору.
— Меня на мякине не проведешь, Николай Михайлович. Чую, ребята предлагают вещь стоющую.
Директор когда-то был министром угольной промышленности республики и хорошо знал горноспасателя Перегорова. Он умел разбираться в людях, оценивать, чего они стоят в тех или иных ситуациях, а главное, научился им верить, твердо усвоив, что вера дает человеку крылья.
Он внимательно прочитал записку, написанную Алексеем Иконниковым и Даниилом Бакутом, быстро разобрался в чертежах и понял — отправную точку молодые товарищи выбрали правильную. Разумеется, это был еще сырой материал, но с временем, если их подключить к лаборатории Винограда и провести дополнительные исследования, толк выйти может.
Николай Михайлович никогда не осторожничал, иной раз ошибался, и жестоко, знал, что спокойней жить, когда ничего не делаешь, однако всегда ввязывался в драку, если того требовало дело. Конечно, прожито, что пролито — не воротишь. Постарел Николай Михайлович, поседел, отяжелел немного, а вот комсомольское сердце тридцатых годов осталось. А теперь, выслушав Перегорова, он подумал, что дело это с первых же шагов надо сосредоточить в одних руках, чтобы не растаскали его по мелочам, не потопили в казенщине. Он решил поручить разработку ГИГа лаборатории Винограда.
— Вот, Александр Александрович, родилась инициатива снизу, — сказал он, подвигая бумаги к чертежи Винограду. — Ознакомьтесь, выскажите свое мнение, а мы покурим пока
Николай Михайлович и Перегоров вышли в коридор, слабо, освещенный лампами дневного света, встали к окну. Оно выходило во двор, где за пирамидальными тополями светились дома сотрудников оперативного отряда,
Директор спросил прямо:
— На пенсию собираешься, Иван?
— Откуда взял? — сердито покосился на директора Перегоров.