Экран был пуст, по- нему бежали светящиеся нити, как будто паук плел паутину. Звонок дребезжал нудно и жалко. Это был автомат, соединенный с лабораторией и фитотроном. Вот уже два года, как он молчал, я даже забыл, какой у него голбе. Оказывается, у него женский голос и приятный тембр. Смысл сообщенного был туманным. Несколько дежурных фраз вроде: «Обнаружены отклонения химического состава в рабочей камере фитотрона», «Наблюдаются нарушения теплового режима и понижение концентрации азота...», «Тепловой режим- не соответствует программе исследования». Можно было подумать, что автомат сочиняет. При всем желании фитотрон не так-то просто вывести из режима: для этого, пожалуй, нужно прямое попадание крупного метеорита или десятибалльное землетрясение.
В пять минут эль домчал меня до трехкупольного, легкого как дым главного корпуса. Мне навстречу бежал долговязый человек в шляпе — Нельга. Мне почему-то не хотелось сейчас видеть Нельгу, человека добросовестного, но не располагающего к себе. Всегда нетрудно представить, что он скажет по поводу любого происшествия, и само его присутствие после этого становится как будто ненужным, необязательным. В тайниках моего сознания зарождалась порой странная мысль: вероятно, со временем и я буду похож на него. Это было неприятно.
Наши пути сошлись у входа; двери распахнулись. Нельга снял шляпу и первым вбежал внутрь. Перед нами раскинулся •зал, несколько лабораторий, соединенных лабиринтами переходов, стерильные камеры для новых питомцев фитотрона, пластиковые стены и перекрытия, генераторы климата и света, увлажнительные устройства, аппараты и машины росы, дождей, ветров.
Мы двинулись широкими коридорами в следующий зал, а слева и справа угадывались просторные ниши, сводчатые галереи, то затененные, то освещенные скупыми белесыми лучами искусственной луны, прятавшейся в кронах деревьев. А высоко над нами,
25
вчерных разрывах между северными облаками вспыхивали настоящие звезды. И небо со звездными огнями казалось вторым потолком, даже еще более реальным, чем первый, почти незаметный, невесомый, полупрозрачный.
Нельга безошибочно находил дорогу. Его цепкая память хранила все выходы из лабиринтов, все закоулки. Я едва поспевал sa ним, и в голове, как ни странно, бродили мысли почти посторонние. Тревога поулеглась, поубавилась, стоило мне оказаться здесь, в привычной обстановке. Семь лет назад это был, если можно так сказать, один-единственный квартал будущего города. Каждый год площадь удваивалась, Кое-где все еще отступали леса и саванны, а здесь зеленое море разливалось все шире. Теперь в нем легко было заблудиться, если только не обращать внимания на светящиеся знаки и созвездия лампочек, словно парившие в воздухе.
Впереди угадывалась высокая стеклянная колонна — аквариум. Тонны воды, выпуклый объем, ставший частью инопланетного мира. Подняв голову я увидел сквозь светофильтры тускло поблескивающее под зеленым солнцем глянцевое зеркало воды. Янтарные глаза приборов и датчиков пристально вглядывались в полумрак.
Нельга остановился как вкопанный.
Секундой позже я увидел нечто поразительное: по стенке аквариума медленно ползла водяная капля. Мы осторожно обошли аквариум: он был пуст. На дне его, по песку, тянулась цепочка углублений, напоминавших следы, но цветка с двадцатью тремя лепестками там не было!
Я включил свет и приборы записи. Это было очень важно — зарегистрировать на термопластической нити общую картину. Тут же мы выяснили, что инфракрасной записи не было, то есть лента, на которой с довольно высоким разрешением фиксировались все события до нашего прихода, попросту куда-то исчезла.
Мы услышали шорох, уловили какое-то движение у прохода в соседнее помещение. Там, в пятнадцати шагах от нас, кто-то притаился... Женщина, котосую мы почему-то не срачу увидели...
Она стояла на траве, никогда не видевшей настоящего солнца, среди свесивших вниз свои ветви вечнозеленых деревьев. На ней был белоснежный халат. Темные волосы ее были влажными, она откинула их назад левой рукой. У нее были длинные стройные пальцы. Необыкновенно мягкие, пластичные движения рук наводили на мысль о музыке о танце.
Их ритм завораживал. Мгновенное наваждение, которое испытывал и Нельга.
Возник неопределенный страх, и я начинал догадываться: нет, нельзя было изменять режим фитотрона. Что было бы, если бы мы сразу, с порога, вмешались в его работу? Наверняка случилось бы непоправимое.
В тишине прозвучал нерешительный голос Нельги:
-- Карташев в отъезде, нам с вами самим придется реагировать.
— На что реагировать? — обернулся я к нему: это словечко «реагировать» сбило меня с толку.
Когда я спохватился, женщины уже не было. Почему-то нам
26
сразу показалось, что искать ее бессмысленно: легче найти иголку в стоге сена. Скоро мы в этом убедились.
— Так как будем реагировать? — переспросил я Нельгу.
Он молча пошевелил губами.
У ЗЕЛЕНОЙ ДВЕРИ
Сеанс связи кончился, и у меня осталась запись. Репликатор тут же по изображению на экране воссоздал все на термопластике.
Я попробовал собраться с мыслями. Простой вопрос: знал ли Янков о легенде, о расшифрованных письменах? Успел ли узнать? Кажется, нет... И чем дольше я размышлял, тем определеннее убеждался в этом. Во-первых, он не сразу поведал мне свои злоключения, он явно не хотел этого делать. Вывод о похищении цветка был самым естественным, и они с Нельгой не могли не прийти к нему. Во-вторых, если бы он знал, то, бесспорно, сопоставил бы оба события. А отсюда далеко идущие предположения. Стоило допустить, что на камне записана не легенда, а текст, имевший прямое отношение к действительности, и тогда история с фитотроном звучала совсем иначе, как прелюдия к встрече с космической явью, с подобными нам.
И если бы так и было, если бы он знал текст легенды, то вряд ли даже мне рассказал бы о происшествии — сигналы-то шли по общей межконтинентальной линии полной связи. Контактов с обитателями иных планет у нас до сих пор не было, но теория разработана основательно. Я помнил: при любом случайном контакте ни одна из сторон не имела права признать его свершившимся без взаимного согласия. Иначе трудно представить последствия... А где оно, это согласие?..
Нет проблемы более серьезной и более сложной, хотя бы потому, что решение ее выходит за рамки нашей обычной логики. Я знал: вопрос в теоретическом плане ставится остро. Рассматривалось много случаев, когда и взаимного согласия еще недостаточно. Преждевременность исключает благоприятную перспективу развития.
Вот почему я не мог пока ознакомить Янкова с ходом моих рассуждений. Нужно проверить гипотезу. Самостоятетьно. Время для споров еще не пришло. Я включил проектор.
Появилась точка, затем несколько концентрических окружностей — интерферограмма. Значит, пойдут кадры... но нет — молоко, туман, как будто запись стерта. Стоп! Это место, о котором говорил Янков: начала записи нет, как же я забыл!
Вот наконец снова интерферограмма. Нельга, я узнал его но описанию Янкова... Аквариум. Крупный, очень крупный план. Песок, видна каждая песчинка. Ямки, рытвины на дне. Следы? Размыто водой, не совсем понятно. Как будто следы. А вот капля на стекле, она уже совсем сползла к моменту возобновления записи. Так... Ветви неподвижны. Я пристально всматривался... Вег-ви шелохнулись! Да это она. Деревья с длинными узкими листьями... ветви не укрыли ее. Она выходит: волосы, лицо, белый халат с короткими рукавами. (Чей халат ей под руки попался — уточнить потом!) Движения быстрые, легкие... ноги босые. Рука взметнулась вверх: поправляет волосы. Смотрит на Янкова.