И если травы не скошены, если ногам не колко — еще и еще раз пробежать по лугу босиком, потом прилечь на поваленной сосне над оврагом и смотреть на солнце и гладить руками теплую тонкую кору:., и разыскивать родники грибы, узнавать травы, собирать ягоды в ладонь. А к вечеру склоняться над омутом в заповедной роще, чтобы увидеть себя в иодяном зеркале. Руки смуглы от солнца, губы от ягод красны. Ты ли это Аира? Чьи это волосы, тяжелые, как волны, клонят стройную шею к воде?
Не твои ли пальцы до боли сжали виски?.. Там все еще твое лицо, и в глазах — твоя боль, а на левой руке — твой браслет. Пусть подует ветер, закроет зеркало!
74
Она будет другой, ее жизнь. Что же было раньше НА САМОМ ДЕЛЕ? Вместо иссохшей земли — мохнатые берега синих озер. Розовые и ясные вечера. Весной деревья по пояс в «оде — половодье. Ивы, осины, вербы... Она придумывала, день за днем сочиняла истории своей жизни. Старушка, что повстречалась ей однажды у околицы, помогла ей. Рассказала о таких давних временах, что она как будто воочию увидела и широкие береговые луга, и серебристо-серые избы, и темные вечерние реки. Девушки, похожие на нее, мыли волосы дождевой водой, косы заплетали. Одна подняла голову: .лицо круглое, лоб чистый, высокий, губы малиновые.
— Нет, что вы! Плясать-то и в другой раз можно. А нам с
вами поговорить любопытно.
Голос негромкий, прозрачный, как у нее самой. «Пусть будет мне сестрой», — подумала Аира. И поверила. И опять голоса:
— Разливалась мати вешняя вода!
И этому поверила Аира. Узнала про бело-розовую повилику. От призору, от глазу дурного. Про тайну плакун-травы. Увидела красивую темно-зеленую ветку и поверила. И была еще вязель-трава, та самая, что привораживает. Сестра остановила:
— Зачем тебе вязель-трава, не бери ее, и так хороша — лучше
быть нельзя!
И она снова поверила. Утром роса у речной излуки, холодно босым ногам. Шла по воду, смотрела на светлое далекое поле, грустила. Будто бы повстречала кого-то. В белой рубахе, волосы льняные, глаза чистые — по берегу шел с той же пространной песней о вешней воде. Взглянул — и глаза отвел. И прошел мимо. Вспоминала о нем. Сколько дней минуло! Осенним вечером над крыльцом остался красноглазый огонь холодного заката. Она ушла с ним.
Потом был сон. Будто бы долгий-долгий. Может, вся жизнь приснилась? Может быть, она все придумала? И сестры не было — никого? Нелегко с памятью совладать. Нужно повернуть, решила Аира, снова пройти по тем местам, где уже побывала. Тогда все и вспомнится. И она улетела в тайгу.
Она постигала секреты одной из стихий — земли. Но первые впечатления ее относились к озерам, рекам, морю, к ним безудержно тянуло, и любовь к воде была ей непонятна. Попалось однажды озерцо в хвойном глухом лесу. С черной, но прозрачной водой. Дно темное, покрытое слоем коричневых игл. Она долго всматривалась в воду. Заметила свое отражение, нагнулась совсем низко. Белое лицо, большие глаза, темные брови. Волосы упали в воду, и она смотрела и смотрела. Что виделось там?
Она разделась, сложила платье, поставила рядом туфли и вошла в воду. Было холодно, но приятно. Она поплыла медленно, без брызг. Легла на спину и закрыла глаза. Что-то почудилось вдруг. Представилось, что под ней — бездонная пропасть, и она чадает, падает... и водопад уже подхватил ее и несет вниз, где темнота — и вечный плен. Она вскрикнула:
— Нет! Нет!
Боясь открыть глаза, поплыла к берегут Очнулась: вокруг светло. Высокое небо. Она вышла на траву. Прутики, иглы кололи подошвы ног. Кожа на руках пахла смолой, хвоей. Она
75
приложила ладони к щекам и расплакалась. Потом заставила себя снова войти в воду. Страх прошел.
Вышла однажды к реке. На галечной косе ,— костер. Невдалеке — эль. У костра о чем-то беседуют люди. Подошла так тихо, что не треснула сухая ветка. Спряталась за кустом, смотрела, смотрела — и самой захотелось погреться у костра. Но вдруг увидела: человек как будто знакомый. Как будто знала его. Почему-то стало опять страшно. Ушла иснова вернулась. Кто-то читал стихи. Скоро они улетели.
Читала, говорила с людьми, поняла: вода — стихия родственная. Некогда, века и века назад, на сваях, вбитых в дно, ставились хижины, шалаши — позднее настоящие дома. Двести свайных построек раскопали на берегу одного из швейцарских озер. В египетском храме сохранились 'настенные изображения: царица Хатшепсут в стране Пунт. На цветном барельефе — свайные дома. Дорога многих цивилизаций начиналась на морском побе-. {кжье. Легендарный капитан Немо говорил: «Ветер над морем чист и животворен. В бесконечном одиночестве на море человек все же чувствует вокруг трепетание миллионов жизней. Море хранит в своем лоне изумительные, неистощимые богатства, все оно — движение и любовь». До странного знакомые слова, подумалось ей, как будто кто-то шептал ей это во сне. «Море хранит в своем лоне...»
Несколько бедуинов из Африки гостили в Европе. Как-то раз их повезли к водопаду. Хрустальный столб, мельчайшая пыль брызг, радуга. Здесь можно было вволю напиться — и снова смотреть на чудо, неведомое жителям знойной пустыни. Сколько переходов нужно сделать на лошадях или верблюдах, чтобы добраться до колодца! Каждая капля воды на вес золота. И вдруг...
Бедуинов позвали, но они не трогались с места. «Подождем еще немного», — просили они.
Чего же ждать?
Подождем, пока кончится вода.
...Что-то мешало ей вспомнить все до конца, как жила она
раньше и о чем говорила с сестрой, как встречала зиму и радо
валась весне. И где затерялся этот северный край? Как теперь
найти дорогу к дому? Узнают ли ее? И горестно отозвалось:
нет, не узнают! Порой она догадывалась, что места эти придума
ны ею и люди — тоже. '
Исходила много троп: привыкала к раздолью, размышляла о себе и пока старалась не попадаться часто на глаза. Слушала говор воды на перекатах, всплески, звоны брызг, ловила взглядом мелькания лучей на пестрых каменьях. Старалась понять, почему брошено гнездо скопы на сухой лиственнице и откуда этот несказанный предвечерний свет от оранжевых цветов, разбросанных на лугах. В пойменных лесах, где много усыхающих деревьев, чутко прислушивалась к стуку дятлов. Там разбила эль, нашла другой...
Чувствовала себя иногда просто, свободно с людьми: но что-то мешало сделать последний шаг. Вдруг поняла: браслет. В нем причина.
Ранним утром улетела к реке, где камни и тальники, пади и висячий мост. Ступила на мост. Дошла до середины, сжала голову руками, сказала громко: хочу быть как все! Не надо мне
больше ничего! Устала, измучилась, пора! И сняла браслет. Опустила руку вниз и разжала пальцы. Не видела, как браслет упал в белопенный поток. Вот и все, подумала она.
С этого дня началась новая жизнь. Совсем вычеркнула она ,.з памяти то давнее, что так пугало. Мысли прояснились, и Неведом с тех пор стал ей разлад с собственным сердцем. Не было другого пути спрятать от себя самой нескончаемые раздумья, сомнения, тревогу, прошлое, лики друзей, былую любовь.
Она познала многое и сумела бы теперь жить в этом мире, как ей хочется. Только так постигаются гармония, пропорции, сам смысл инопланетного бытия.
* * *
Я видел ее на мосту. Крутые склоны, поросшие редким кустарником, спускались к воде. У берега громоздились глыбы гранитов — пенные струи лизали их шершавые красноватые бока, поднимались по камню вверх и отступали, срывались в свое ложе, вым&щенное валунами.