Чего же ему хотелось?.. Поплескаться в ручье. Сверху, с сопки, хорошенько рассмотреть, как выглядит теперь Берег Солнца. Сбежать вниз. Это все. Он успел добраться до ручья, пока эль, словно в раздумье, кружил над долиной и потом куда-то исчез. Ручей говорил о сухом лете, его обмелевшие струи были пусты, лишь однажды на перекате высветилась серебристая нитка, словно под водой кто-то натянул и отпустил струну, рыба. У серых теплых камней цвели синие ирисы.
Со склона сопки постепенно открывалось пространство над морем, и все там казалось далеким и неподвижным. Над бухтой висела стрекоза. Ольмину хотелось поторопить ее, увидеть, как опустится на причал ее нелегкая, наверное, ноша. Но стрекоза равнодушно поблескивала крыльями. А двигаться ее заставляла, казалось, лишь сила воображения наблюдателя, а не мотор, спрятанный в ее пластмассовом теле.
Стрекоза приблизилась к причалу и превратилась в обычный летающий кран. На прежнем ее месте висела уже другая стрекоза, их было много, они по-своему спешили — перенести часть груза на берег, чтобы корабли смогли подойти к сравнительно мелководному причалу, где их ждали многорукие гиганты — портальные краны.
…На крутом склоне камешки-плитки выскальзывали из-под ног, прыгали коричневыми лягушками, разбегаясь в стороны и вниз. Ольмин остановился звук не пропал. В сотне метров от него камешки так и скакали. Он пошел медленнее, потом свернул, спрятался за куст кедрового стланика. Подождал немного. Ну, конечно! Та самая девушка, Ира.
— Ира! — Ольмин вышел ей навстречу. Ему вдруг стало неловко, что он заставил ее подниматься сюда, разыскивать его, волноваться, быть может.
— Александр Валентинович! Я же отвечаю… Ведь сюда из заповедника тигры приходят.
У нее было растерянное лицо, в руках не то платок, не то косынка, волосы перехвачены широкой лентой, на ногах какие-то спортивные тапочки, в общем, с ней можно было перевалить через сопку если не за час, то часа за полтора-два.
— Ладно, — сказал Ольмин. — Я не сержусь. А вы?.. Тогда идем вместе. Это вам. — Он протянул ей букет ирисов. При упоминании о тиграх ему захотелось вдруг рассмеяться, но он держался серьезно, потому что такой уж он был человек.
…Берег Солнца. На воде, точно поздние бабочки, танцевали яхты, раскрыв паруса. Зарево первых огней… Берег мелководного широкого залива был светел. Он точно вырос из морской пены, застывшей тысячами звезд-огней. Сюда сходились дороги побережья.
— У нас даже в школьных сочинениях слово «Солнце» пишут с большой буквы. Видите, сколько успели сделать?..
Она говорила о том, что произошло здесь без него, она спешила сделать это сама — все рассказать. К берегу протянулись ленты морских поглотителей, но половина из них еще не закончена. Отражатель готов. Она показала рукой: там светилось алое пятно — отблеск зари на круглом зеркале отражателя. И опять она смутилась, как два часа назад, когда она встречала его у эля: ведь ему это было ясно и так, без ее пояснений. Он был одним из тех, кто доказал, что солнечный свет можно собрать и направить к Земле. Планета получает ничтожную долю тепла, и никакие наземные гелиоустановки не помогут: почти все излучение уходит в пространство, разбегается по бесконечным радиусам. Пусть же лучи «схлопнутся» в световой жгут, как схлопываются лучи лазеров. Для этого нужно осветить Солнце пучком элементарных частиц, который станет коническим зеркалом, экраном, собирающим тепло, не дающим ему рассеиваться. Все, что попадет в конус, придет к планете, частицы, словно маленькие линзы, направят фотоны только в одну сторону — к Земле. Жгут солнечных лучей — лучший подарок планете с ее небезграничными недрами.
Похоже это на то, как если бы к туче поднесли гигантскую воронку и дождь, попавший в воронку, по трубе отвели на иссохшие поля, в обмелевшие реки и озера, в те места, где влаги не хватает.
Как просто, думала она, но только на первый взгляд… Фотоны отталкивают частицы, «рассыпают» конус, волновод разрушается.
Свет снова как будто рассеивается в пространстве.
Ольмин доказал: нет, не рассеивается. Притяжение Солнца управляет частицами, притягивает их, возвращает на круги своя. Нужно лишь разогнать их еще на Земле и вовремя изменять направление «бомбардировки». Правда, световод будет лишь отдаленно напоминать конус, но фотоны окажутся в западне. Энергии будет даже слишком много, ведь десятимиллиардная часть солнечного диска способна дать тепла больше, чем получает Земля сейчас. Значит, надо правильно выбрать мощность и форму пучка элементарных частиц, который управляет энергией, а избыток лучей поймать зеркалом и отправить в атмосферу, в космос или рассеять в морских просторах. Были Земля Королевы Мод, Берег Принца Олафа, Берег Принцессы Марты, Земля Гранта. Теперь был Берег Солнца.
«Удивительно повезло, — думала Ирина Стеклова, — сегодня познакомилась с Ольминым, которого знала только по фотографиям; что-то собиралась у него спросить, ах да… вот…»
— У нас уже есть дейтериевое солнце. В океанах еще много тяжелой воды, ее хватит надолго. Значит, проект «Берег Солнца» на будущее?
— Нельзя обеднять океан, — ответил Ольмин.
— Обеднять?
— Дейтерий необходим всему живому. Так же, как и микроэлементы.
— Я этого не знала, — смутилась Стеклова.
— Об этом вовремя предупредили биологи. Есть такой корабль, «Гондвана», вот уж несколько лет бороздит все моря планеты… Его каждый дельфин знает и, кажется, любая рыбешка.
— «Гондвана»… — как будто вспомнила Стеклова, — «Гондвана»… Нет. Исследовательских кораблей так много, что не упомнишь.
— У «Гондваны» свой почерк: самые общие проблемы, предсказание будущего. Мы с ней еще встретимся. У нас, на Берегу Солнца.
…Где-то рядом шум воды. Стеклова вдруг поняла, что заблудилась и не сможет найти эль. Он остался здесь, на склоне, но она так спешила, что не приметила ни одного ориентира. И этого родника не было. Они подошли к нему: в воронке плясали песчинки, струя выходила из нее и падала на плоский камень. В этом месте образовалось углубление.
— Ну вот, забыла, где эль, — сказала она, — а ведь он здесь… недалеко.
Ольмин наклонился над родником. Его каштановые волосы упали на лоб, одна прядь попала в воду, он пил и словно бы любовался водой. Его глаза казались усталыми, он был прост и понятен. Совсем не такой, как на фото.
Он оторвался от воды, сказал:
— Без эля лучше. Дойдем. Три километра — пустяки.
Опять наклонился над ручьем, расстегнул ворот, умылся. Она успела заметить, как точны, скупы его движения, ни капли воды не попало на рубашку. Струйки и даже брызги прилипали к его рукам — иначе не скажешь. И было приятно смотреть, как умывался этот уставший человек.
Он встал. Она присела над углублением и коснулась воды концами пальцев.
— Студеная! — сказал Ольмин весело.
— Так люблю воду!.. — медленно проговорила Стеклова.
— Давно здесь?
— Недавно. Года нет.
— Вы что же, думали, что я заблужусь?
— Нет, — спокойно сказала Стеклова. — Просто захотела вас встретить.
Ей показалось, что он смутился. Это не вязалось с его обликом, с тем, что она знала из рассказов о нем.
…Падь встретила их колючими зарослями аралии. Ирина пожалела, что они пошли напрямик: слева была дорога, и по ней можно бы добраться, отшагав каких-нибудь два лишних километра. Ее напугали птицы, выпорхнувшие из-под ног. У них были темно-красные перья на крыльях, и они так шумно взлетели, что она не расслышала Ольмина.
— Фазаны! — повторил он. — Испугали?
Она кивнула.
Заросли неожиданно кончились. Впереди была тропа, за ней различалась широкая дорога для туристов. Ольмин остановился. Прозрачная синь вечера вызвала мимолетное настроение, тайну которого он еще не постиг. Эта минута казалась хорошо знакомой, и очень близким стало вдруг небо и огни в долине, а как дышалось! Шесть вдохов растворили его «я» в этом изменившемся пространстве. И когда минутное просветление прошло, о нем осталась память навсегда. «Удивительно это», — подумал он.