А потом старик, запыхавшись, принес под плащом лучевой пистолет, что меня немало удивило, и мы палили поочередно, словно по мишени, по входному люку укрытия. Пластик пружинил и с певучим мягким звуком возвращался на место, в мгновение ока затягивая раны и рубцы.
Через четверть часа я изнемог, и мы ушли, побежденные, покорившиеся, тихо, как отходят шлюпки от ночного причала.
Я мучительно искал выход. Если связаться с Никитиным? Через час, от силы через два он будет здесь, на борту «Гондваны». Полетим вместе. Или нет... лучше я его оставлю здесь на некоторое время. Но как осуществить этот простой план, если даже обычный видеофон расположен в каюте Ольховского? Вторая установка у его помощника, но Воспользоваться -ею тоже нельзя без его ведома. А в том, что согласия на прибытие эля не будет, я не сомневался. У Ольховского неуязвимая позиция: он считал, что отвечает за меня. Переубедить я его не мог. Потому что он был прав. Как же он примет Никитина, если тому надо следовать прямехонько через кольцо тайфуна', а если обогнуть его, то воздушная экспедиция лишится смысла из-за невосполнимых потерь, времени. Уж он-то сообразит, что будет после... придег-ся разрешать Никитину обратный вылет. Или мне вместо него. Или нам обоим.
Ольховский дал мне понять, что лимит несчастных случаев на «Гопдвапе» полностью израсходован. И я не мог возразить.
Моя безопасность была сейчас превыше всего: я был гостем «Гондваны», Абсурд: разве я не мог распоряжаться собой? Обо мне проявляли трогательную заботу. За этим могло скрываться что угодно: соображения безопасности, боязнь ' ответственности, нежелание ломать себе голову, над чужими проблемами, то есть попросту безразличие. Или все это сразу вместе? Голова сделалась тяжелой, я готов был возненавидеть его без достаточных, впрочем, на то оснований. Только через несколько минут я взял себя в руки. В конце концов так можно что угодно выдумать и самому поверить выдумке. /V потом вооружиться, например, дезинтегратором или микропистолетом, наподобие тех, что так ловко пускают зайчик, когда нужно обновить коллекцию экспонатов биологического музея. И предъявить права человека, который волен всегда и всюду безоговорочно распоряжаться собой, а значит, и другими... Так выходило.
Меня охватило оцепенение. Я закрыл глаза, даже задремал, но все слышал: малейшие шорохи, чьи-то шаги за переборкой: улавливал мерные всплески волн за бортом. «Гондвана» Шла полным ходом, расстояние между судном и Берегом Солнца быстро увеличивалось. Я все лежал и старался забыться: а вдруг во сне произойдет чудо?
Становилось тише, как будто уши заложило ватой. Но я вдруг понял, что за дверью кто-то стоит. Да, я слышал шаги, но у моей каюты звук растаял. Там кто-то затаился. Я лежал без сил и почему-то не мог пошевелить даже пальцем. Но все понимал. Голова стала ясной.
Чье-то дыхание... Может быть, это лишь показалось мне, но кто-то тм, в трех шагах от меня... Дверь стала медленно от-
56
57
крываться. Только после этого раздался тихий стук. Я разрешил войти. Из-за портьеры в комнату вошла женщина.
Я молча смотрел на нее и в первые мгновения не узнавал. Лицо ее было знакомым, как лицо актрисы, которую случайно видел в старом кино, но название ленты давно вылетело из памяти, и, кроме подсказки, не на что было и надеяться. Надо же .
Она не без любопытства разглядывала меня. Я встал и предложил ей стул. В моей голове вспыхнуло: Аира! И это имя я произнес вслух. Она не ответила, как будто догадка моя не имела для нее ровным счетом никакого значения.
У меня к вам просьба, — сказала она спокойно.
Е\горая просьба, — уточнил я, — первуЕО мне удалось вы
полнить. Когда-то вы попросили рассказать о женщине со
звезд...
Да, — просто сказала она, — это была я.
— Тогда вам без труда удавалось изменять... Изменять
внешность.
Это совсем нетрудно.
Я слушаю вас.
У меня мало времени, чтобы подробно рассказать вам...
Жаль. У меня его сколько угодно.
Значит, я могу надеяться...
Разумеется.
Я вам верю. Вы ведь знаете, что я работала с Ольминым?
И знаеге, почему я это делала? Так вот: никогда еще так не
«нужна ему была помощь, как сейчас.
Я это знаю. Дальше.
Вы сможете...
Помочь ему?
Да.
Нет. Пока не будет эля — нет.
Это пустяки.
Вы дадите мне эль?
Если вы хотите ему помочь.
Что за вопрос! Но не оставите же вы мне свой эль? Тог
да вам придется встретиться с экипажем этого славного дредноу
та, и если когда-то вам -удалось скрыться от меня, то теперь си
туация может оказаться другой.
Я достану эль.
Мне нужен магнитный ключ.
Хорошо. Ждите меня.
Она выскользнула из каюты, а я смотрел и смотрел, как медленно опускалась портьера, потревоженная волной воздуха, слетевшей с того места, где только что стоял человек.
Я опять лег и стал размышлять. Маски были сорваны. Ради чего? Ради успеха нашего дела? Конечно. Но не только... не только.
Когда она вернулась, в голове моей почти сложился ответ. Пошло едва ли пять минут. Аира протянула мне руку, на ладони ее лежал ключ с магнитным кодом. Тонкая теплая рука, на запястье — зеленый браслет.
Как это вам удалось?
Это копия. Ключ остался у Ольховского.
58
— Еще лучше. Вас подкинуть к берегу?
Я внимательно смотрел в ее темные прозрачные глаза.
— Я сама, — сказала она и вдруг спохватилась: — У меня
другие дела.
Я вышел на палубу. Пробрался к элям. Облюбовал один из них, похлопал его по обшивке, как некогда ковбои похлопывали верховых лошадей. Только у меня для этого жеста были основания иного порядка: тайфун над океаном — это не дымок над вигвамом в прериях. Обшивка не пропускала звук, не отзывалась на удары и похлопывания — то, что надо.
Аира стояла за моей спиной. Я махнул ей рукой и вскочил на услужливо подставленную элем ступеньку. И вдруг я услышал:
— Спасите его!
Любовь. Стихия. Любовь?., Да. Снова став Аирой, она не смогла совладать с ней. Не смогла...
Она стояла на том же месте, я уже был в машине и уже поднимался в воздух, а в ушах моих звучало:
— Спасите его!
СЛОВА И СЕРДЦЕ
Холодное стекло эля. За ним вода, волны... Точно все повернулось вокруг невидимой оси. Неожиданный страх. Страшно смотреть на всхолмленную темную пустыню. На ней свинцовый налет, под ним — равнодушная глубь.
Вдруг словно провал в сознании. Погружение во тьму и медленное возвращение. Как тогда, летом, на берегу. Тревожное забытье, беспамятство, боль, холодный туман перед глазамм. Ах, как сжалось сердце! Быстрый вдох. Глоток воздуха, еше один...
И потом ощущение полета. Снова жизнь.
А за стеклом вода, мглистая пелена, серые крылья бури. О чем там гудит ветер? О сказочно.м острове? О наших следах на песке, которые он давно засыпал?
Я понял: что-то изменилось во мне. Что-то изменилось. Вдруг. Сейчас. И не надо искать объяснений на языке слов. Об этом мог бы рассказать неслышимый язык сердца.
«Как то, чего нет еще, что как намек