болтаю.
Спасибо, мисс.
Честно говоря, — призналась она, опуская ресни
цы, — до вечера в- доме никого не будет, все уехали, я
осталась одна,' а заняться нечем. Вот и решила пойти по
болтать с тобой.
Понятно.
Я стоял, опершись на щетку, и смотрел ей прямо в лицо. Красивое... Только в глазах какое-то странное выражение — слишком, что ли, старое для ее лет.
107
— Что-то здесь холодновато, тебе не кажется? Я хотела
тебе сказать кое-что... может, отойдем сюда, к двери? —
Не ожидая ответа, она пошла к сараю для сена и шагнула
внутрь. Я прислонил щетку к дверному косяку и вошел
следом.
— Да, мисс? — сказал я, В сарае стоял полумрак.
Оказалось, пришла она совсем не для того, чтобы точить
со мной лясы.
Она обвила мою шею руками и приоткрыла рот для поцелуя. Я наклонился и поцеловал ее.'О, она была далеко не девственница, эта дочка Октобера. В поцелуях она знала толк. От нее приятно пахло свежим мылом, и запах этот был куда более невинным, чем ее поведение.
— Что ж...,раз так, хорошо, — хихикнула она и начала
медленно, глядя мне. в глаза, расстегивать серебряные пу
говицы до самого • низа. Потом легонько повела бедрами, и
платье распахнулось.
Под ним не было никакой одежды.
Я перевел взгляд на ее улыбающееся лицо. Темные глаза стали еще больше, и я вдруг разгадал ее улыбку. Это была улыбка алчная, издевательская, а главное — порочная. Я представил себя со стороны, каким выгляжу сейчас в ее глазах — так же внезапно я открылся себе, когда смотрел в длинное зеркало в лондонском доме Октобера: цыганистый раскрасавчик конюх, плутоватый с виду и всю жизнь провозившийся в грязи.
Я понял', почему она улыбалась.
Я повернулся к ней спиной — меня охватила злость, мне стало стыдно.
Оденьтесь, — сказал я.
. — Почему?
Оденьтесь, — повторил я. — Концерт окончен. —
Не оборачиваясь, я вышел во двор. Там схватил щетку и,
матерясь последними словами, принялся яростно, до боли
в руках, скрести попону, чтобы хоть как-то отвести душу.
Через некоторое время она неторопливой походкой вышла из сарая' (все пуговицы застегнуты), огляделась по сторонам и подошла к луже грязи, где кончались бетонные плиты. Она как следует вывозила в ней свои туфли, потом — детская месть — встала на попону, которую я только что вычистил, и аккуратно стряхнула всю грязь в самом ее центре.
— Ты еще об этом пожалеешь, крошка Дэнни, — просто
сказала она и неторопливо прошествовала к воротам.
Глава VII
На следующее утро на моей лошади скакала Элинор. Пэтти же — конечно, это она предложила Элинор поменяться лошадьми — вообще отказывалась смотреть в мою сторону.
Элинор с присущим ей изяществом села в седло, тепло улыбнулась мне и ускакала в голове. группы вместе с сестрой. Когда же мы вернулись после проездки, она отвела
108
лошадь в денник и сделала половину моей работы, пока я занимался Искрометным. Я понятия не имел, что она чистит лошадь, вернулся во двор позже и, застав ее в деннике, немало подивился — привык, что Пэтти бросала лошадь с седлом, уздечкой, заляпанную грязью.
— Спасибо вам, — сказал я. — Большое спасибо.
Она едва заметно улыбнулась.
Что вы, для меня это удовольствие. Правда, правда. ,
Я очень люблю лошадей. Особенно скаковых. Они такие
поджарые, быстрые, скачешь на них — и кровь стучит в
висках.
Да, это верно, —
двору: она — к воротам, а я — к коттеджу, стоявшему
около них.
- Эти прогулки на лошадях — прямо свет в окошке. Всю неделю совсем другим заниматься приходится, — заметила она.
А чем вы занимаетесь всю неделю?
Как чем? Учусь... в Даремском университете... Уди
вительно, до чего здорово вы ездите верхом, — сказала она
вдруг. — А вы никогда не думали стать жокеем?
— Думать-то думал, да что толку, — ответил я..
А что же вам мешает?
Ну... может,-я скоро уйду отсюда.
- Жаль. — Вежливая реплика, не более.
Мы подошли к коттеджу. Дружелюбно улыбнувшись на прощание, она вышла за ворота и вскоре скрылась из вида. Возможно, мы больше не увидимся. Обидно, но что поделаешь?
Когда фургон привез участников очередного тура скачек, я забрался в кабину и снова одолжил у водителя карту. Я хотел найти деревню, в которой жил мистер Поль Эдамс, и тгосле недолгих поисков мне это удалось. Когда же до меня дошел смысл сделанного открытия, я от изумления заулыбался. Итак, есть еще одно место, где мне стоит поискать работу. И когда после полудня я пошел к ручью на встречу с Октобером, я знал, что наконец смогу сказать ему что-то действительно ценное.
Он встретил меня с каменным лицом, и не успел я открыть рот, как угостил меня сильным ударом в челюсть. Удар был отработанный, наотмашь, рука шла от пояса, и я заметил ее, когда было уже поздно.
— Это за что же такая встреча? —- возмутился я, про
водя языком по зубам. Слава богу, все на месте.
Он свирепо взглянул на меня. х
Пэтти мне сказала... — Он умолк, ему было трудно
продолжать.
О-о, — тупо произнес я.
Вот вам и «о-о», — яростно скопировал он меня, сжи
мая и разжимая кулаки.
— Что вам сказала Пэтти?
— Все сказала. Она прибежала ко мне сегодня утром
в слезах.. (Она рассказала мне, как вы заманили ее в сарай
109
для сена... как держали ее там, пока она не устала сопротивляться... и как вы потом заставили ее., заставили... Такого вероломства я не ожидал.
Неправда, — бурно запротестовал я. — Ничего это
го не было. Я поцеловал ее... но и только. Все остальное
она выдумала.
Не могла она этого выдумать. Она рассказала мне все
в подробностях... Она ничего такого не знала бы, не слу
чись это с ней самой.
Я было открыл рот, но тут же закрыл его. Разумеется, это с ней случилось, только в другом месте, с другим человеком, а скорее всего не один раз и наверняка по ее доброй воле. Я понял, что ее страшная месть фактически останется безнаказанной, потому что есть вещи, которые невозможно сказать отцу о его дочери, тем более если .он тебе нравится.
— Не помню, чтобы я так ошибался в человеке, — не
щадно жалил меня Октобер. — Я считал, что вы отвечаете
за свои поступки... По крайней мере, можете держать себя
в руках. А вы дешевый похотливый кот, Я считал, что вы
человек, достойный уважения, отдал вам свои деньги, а вы
позволили себе развлекаться за моей спиной, совращать
мою дочь!
Что ж, в его словах было много обидной правды. Меня и.самого мучили угрызения совести за свое дурацкое поведение, но это ничего не меняло. Все же мне нужно было как-то обелить себя: во-первых, я никогда не сделал бы Пэтти плохо, во-вторых, надо продолжать расследование. Сейчас, когда что-то начало наклевываться, я вовсе не хотел, 'чтобы меня отправили домой' с позором.